Как живут мертвецы - Уилл Селф

— Да, говорили, черт возьми. Говорили. О более проницаемом барьере… я помню, помню.

— Даже стать литопедионом, вроде того, что вы зачали в… — он повернулся в кресле, выдвинул ящик и порылся в карточках, — … в 1967 году, было бы… кхе — кхе… предпочтительнее.

— Чего это вы раскашлялись? — набросилась я на него.

— Простите?

— Зачем вы прочищаете горло? Вам ведь нечего прочищать.

— Я думаю…

— Нет, вы не думаете. Послушайте, я не собираюсь сидеть здесь вечно и слушать эту чушь, у меня дети остались без присмотра. И я не верю вам ни на йоту, мистер «кхе-кхе», ни на йоту. По-моему, вы что-то от меня скрываете… По-моему, вы даете мне неполную информацию.

— Вы можете думать все что вам угодно, миссис Блум. — Его витиеватое прямодушие нашло поддержку в лице появившейся с блюдом бисквитов конторской Джейн, взиравшей на него с обожанием и преданностью. — Вы можете думать все что вам угодно, но, пока вы не вернете деньги Налоговому управлению, ни о каких путешествиях за пределы Далстона не может быть и речи, вот так. А теперь, если у вас нет никаких предложений по поводу графика выплат, я хочу пожелать вам всего хорошего, миссис Блум, пожелать вам всего хорошего.

Клянусь, он так и сказал, более того (выражение в духе Кантера), он взялся за лацканы своего пиджака а-ля Бернард Шоу, как истинный сторонник вегетарианства и езды на велосипеде, каковым он на самом деле был и всегда останется.

Я вернулась в Далстон — сначала тряслась в старом поганом автобусе до «Слона и Замка», потом промчалась на метро через весь город до Бетнал-Грин в новеньком вагоне. Невероятно! За сорок дерьмовых лет, которые я провела в Лондоне, они впервые обновили состав. У станции метро я взгромоздилась еще на одного громыхавшего красного динозавра, направлявшегося к Мэр-стрит, а затем исчезла в кварталах Далстона.

В тот весенний день 1996 года даже Жиры мне были рады.

— О-о, она усталая и старая, усталая и старая, — причитали они. — Она выбилась из сил, выбилась из сил, усталая и старая.

Они были абсолютно правы. Я сделала для себя выводы. Сократила количество сигарет до ста в день. Живые говорят, что от того, что просто куришь меньше, мало толку: ты мучаешься в перерывах и ждешь не дождешься следующей сигареты. Это ничуть не лучше, чем курить непрерывно — а может, даже хуже. Но у живых нет моего тонкого тела и моего мощного стимула.

Рождество 2001

Мне не хватает мужества — в этом вся загвоздка. Вошедший в роль британский актер, играющий офицера гестапо, трижды хлестнул меня по лицу, и я созналась. Мне не хватает мужества это сделать. Я бы не выбрала легкий способ. О нет. Я приволокла бы тяжелый бумеранг и избила бы себя до смерти, осуществив суровое наказание. А после помочилась бы на себя в насмешку над собственными идиотскими представлениями об устройстве мира.

Бумеранг лежит здесь, внизу, на стеллажах. Подлинник под видом подделки. Он валяется на одной из полок — злополучное и совсем не вездесущее орудие. Черт возьми, я такая слабая, маленькая и неуклюжая, что даже пробовать влезть туда опасно. Мне не хватает мужества. Единственное, на что я гожусь, это бросать чудо-мячики, маленькие резиновые шарики, в которые под давлением закачано масло; они прыгают по комнате, отскакивая от стен, путаясь в листьях злюки юкки и замирая в синей впадинке на шее Ледяной Принцессы. Чудо-мячики — смешная маленькая игрушка, вроде той, в которую превратилась я, когда эти монстры — близнецы уже не могли дурачить никого, кроме самих себя.

Нет, пока не стемнело, я выползу из-под холодного матраса и согреюсь, поиграв в чудо-мячики. Конечно, мне далеко до Джо Димаджио, но мне плевать. Игрушки лежат в коробке под кроваткой. Ее легко вытащить из дальнего угла и опрокинуть. Но эти пластиковые китайские изделия вовсе не смертельно опасны для детей до трех лет, как значится на этикетке. Впрочем, Ледяной Принцессе, накачавшейся наркотиков, было на это наплевать — она заходила в здание под большой буквой «М», чтобы купить мне «ан-Хэппи мил» с бесплатной игрушкой в придачу, а потом оставить меня, малютку Неро, играть за столом, пока она спустится в туалет подширнуться.

Вот они, крошечные герои мультфильмов: Симбы, Алладины, Барби — играй хоть сейчас. Ой! Мне нужно пописать. Я ковыляю через всю комнату в уборную, вытаскиваю старый оранжевый стульчик и сажусь на сиденье. Теперь я знаю, почему так успешно справилась с задачей — очень скоро я буду делать это без посторонней помощи.

Ах! Какая же я недотепа! Толстая, уродливая дура. Я забыла попить перед тем, как пописать. Теперь, чтобы зачерпнуть крошечной ручкой из бачка полную пригоршню воды, мне придется ждать десять минут. Бачок в этой квартире — как вы, вероятно, уже догадались — такой же никудышный, как и все остальное. Риэлтер, позволю себе заметить, не слишком занимался домом. Этот здоровый мужик оказался слабаком. Да, мне хотелось бы попить и почистить зубы. Черт побери, здесь нет пасты, но есть зубная щеточка с блестящей ручкой. Я счищу ею остатки вчерашнего кекса со своих молочных зубов. Неудивительно, что я ужасно ими горжусь. Когда Ледяная Принцесса давала мне сладости, я визжала и била ее своими крохотными ручками. «Ах, Долила! Что с тобой? Мамочка принесла тебе конфеток — успокойся! Взгляни, какие хорошенькие конфетки, тебе понравится».

Да, может быть, но они испортят мне зубы. Я не собираюсь повторять своих ошибок, я буду кричать, брыкаться и даже кусать тебя прорезающимися зубами, пока ты не отвяжешься от меня, женщина, пока ты не отвяжешься, изумленно глядя на меня. Хмурые никудышные мамаши до самой Мексики могли бы мной гордиться.

Здесь в ванной смотреть особенно не на что. Я могу взобраться на свой стульчик и, встав на цыпочки, выглянуть в окно. Но за окном смотреть тоже не на что: только на блочный дом через улицу и еще один блочный дом — Пластиквиль ЕЗ. В двадцатых годах у меня была похожая игрушка, пластиковые домики, из которых можно построить город. Теперь все это делается на компьютере. Когда у Ледяной Принцессы еще были знакомые, которым она могла меня подбросить, я видела других ребятишек, игравших на компьютере. Они возводили искусственные города с искусственными парками, деревьями, домами, магазинами, фабриками и мэриями. Создавали инфраструктуру одним нажатием кнопки. Теперь они наверняка добрались до деревень, куда поместили мастерские по обслуживанию сельскохозяйственной техники. Да, они имитируют города, имитируют отношения и даже имитируют секс. С помощью своей драгоценной всемирной, черт возьми, паутины. Целой сети систем раннего оповещения, которая явно не способна ни о чем оповестить. Эти люди никогда не пойдут в магазин за бумагой — они просто щелкнут мышкой. Ноги у них засохнут и отвалятся. А вместо них останутся два массивных отростка, торчащих из огромной адреналиновой железы. И никаких гениталий — это уж точно.

Если бы я имитировала Лондон, я бы снабдила его лучшим климатом. И хоть какой-то уличной жизнью. Конечно, до меня доносится истерический вой сирен «скорой помощи», но я никогда не вижу, к кому она спешит. Единственные игрушечные человечки здесь — это несколько подростков, умственный возраст которых из-за клея и прогулов свелся к той величине, когда вполне естественно с утра до вечера липнуть к разным штуковинам на детской площадке. День за днем. Да, мне хочется уличной жизни, потому что подобная участь никогда не постигла бы меня в Мадриде, Маниле или даже — предположим — на Манхэттене. Я мечтаю об уличной жизни, потому что вместе с ней у людей появляется непреодолимое желание сунуть нос в чужие дела — с громким хрюканьем. Черт подери, я была бы рада оказаться даже в Тель-Авиве или Иерусалиме. Везде, кроме Лондона, где люди по-прежнему так замкнуты, так хорошо воспитаны, так скрытны. Их вежливость убивает меня.