Отстегните ремни - Катерина Кириченко

— И что он в ней нашел? — сказала она, наконец, ни к кому именно не обращаясь. — Ни кожи, ни рожи. Джинсики, кеды какие-то… как ребенок, ей-богу. Поехали уже, Сашуль!

* * *

Ну, вот все и стало на свои места. «Сашуль»… Конечно, они давно любовники, эти два придурка, оставшиеся в тени бурлящего и вечно без оглядки спешащего вперед Макса. Ладно еще Саша, с института давящийся желчью своей зависти. Но Вике-то чего в этой жизни не хватило? Макс, судя по всему, ее прилично содержал. Она могла растить ребенка, периодически выезжая то в один загородный дом, то в другой, который вскоре был бы куплен Максом в Италии, не работать, иметь кучу свободного времени и все эти дорогие вещи, так густо ее украшающие… Чего ей не хватило? Какая такая обида, жадность или злоба погнала ее во всю эту грязную историю с бандитами?

Забрав с собой обоих бандитов и Вику, Саша шутя попросил меня сварить им кофе к их возвращению и вышел. До меня донеслись звуки проворачиваемых в двери замков.

— И не вздумай ломиться наружу, — донеслось до меня уже из-за двери. — В коридоре охрана с инструкциями «огонь на поражение».

И шаги удалились.

Отложив уже ненужный мне компресс из полотенца (челюсть припухла, и попытки открывать и закрывать рот доставляли мне боль, но кровь из разбитой щеки вроде бы уже остановилась), я сделала круг почета по комнате.

Выбраться из полуподвального помещения можно было двумя способами — через окно и через дверь. Как меня предупредили, за дверью ждала вооруженная охрана с какими-то не вполне оптимистичными инструкциями про «поражение», окна после пристального изучения я тоже отбросила как вариант. Узкие и находящиеся под самым потолком, они были закрашены краской, поскоблив которую ножом, я обнаружила с наружной стороны крепкие стальные решетки. Выбраться из моего подвала не представлялось никакой возможности.

За неимением сигарет, я брезгливо выковыряла из пепельницы самый длинный бычок и закурила, подводя неутешительные итоги.

Бежать невозможно — это раз. Отпускать меня Саша не собирался — это два. Сейчас он обнаружит в Староконюшенном Викину дочку и предъявит ее Максу, связав того уже окончательно по рукам и ногам и тем самым полностью выводя Макса из бизнеса — это три. Судьба подставленной мной Светланы — полностью на моей совести (и что-то подсказывало мне: возможно, ее ждут не самые радужные перспективы) — это четыре. Моя судьба? Пока я была единственная, кто знал, где находится ребенок, — избавиться от меня они не могли. Но теперь, когда девочка уже у них, смысла возиться со мной больше не было, и они или отпустят меня восвояси (что вряд ли, поскольку Саша не верит, что я тихонько уеду домой, не создавая никому никаких дополнительных проблем), или… — наша милиция нас бережет… Это пять. Представить моих родителей, носящих передачи в места не столь отдаленные, воображение просто отказывалось. Виделся какой-то инфаркт у папы, вечно слезящиеся мамины глаза, проданная бабушкина дача ради уплаты бессмысленных адвокатских счетов и потрясенная Машкина физиономия… Представились соседки по камере: разбитные девицы, отнимающие у меня миску с жидкими щами. Почему-то перед глазами встала потрясшая меня в свое время фотография Ходорковского: в синей зэковской форме, на фоне линялой стены… Кожа покрылась мурашками от неизвестно откуда взявшегося озноба.

Я тряхнула головой, прогоняя ненужные видения. Попыталась представить что-нибудь позитивное. Допустим, Саша ограничится получением отличного бизнеса и в благодушном настроении все-таки решит отправить меня домой. Воображение подкинуло образ: я, подгоняемая пинками в спину, сдаю багаж улыбающейся стюардессе и прохожу на свой рейс. «И чтоб ноги твоей тут больше не было, поняла, иностранка?!» — раздается у меня за спиной прощальное Сашино напутствие. Я увидела себя в Амстердаме. Боящуюся залезать в новости «Яндекса», трясущейся рукой открывая свою почту, — не дай бог Максу придет в голову написать мне, как сложилась дальше его жизнь… В картинке, где я пью мятный чай в уютном дворике моего офиса, произошла небольшая подмена, и вместо дымящейся чашки в руках очутился холодный стакан с виски. Интерес к моему милому бизнесу немедленно пропал, и вот я уже вижу, как сажусь на велосипед и, подгоняемая дождем и ветром, еду прочь из офиса… домой. Мой дом. Свет везде выключен, и только горит настольная лампа на письменном столе. Я сижу почему-то на полу и опять пью виски… Сколько надо виски, чтобы забыть свое предательство? Чтобы по ночам (вспомнился угрюмый плакат откуда-то из советского прошлого: мечущийся по кровати помятый мужик и красными трясущимися буквами поперек плаката «Сон алкоголика краток и тревожен») мне не снилась старушечья нога в отрезанной по щиколотку колготке, или Дашины глаза, или Макс, шьющий тапочки, на носу — тонкая металлическая оправа, опять как у Ходорковского…

Позитивной картинки у меня никак не выходило, и интерес к такой жизни стремительно пропадал. Стало как-то очень ясно, что я никогда больше не смогу себя уважать, а заодно и спать спокойно, и расслабленно пить мятный чай во дворике. Приезд в Москву стоил мне убитой старушки, мук о том, во что обошлась помощь мне сердечной женщине Светлане, испорченной судьбы Макса и растоптанной в грязную кашу совести, которая никогда не научится жить с совершенным мной предательством.

Бычки в пепельнице закончились. Пора было и мне заканчивать, — поняла я.

Равнодушно обведя глазами комнату, я оценила все имеющиеся у меня варианты. Повеситься — страшно и не на чем. Зарезаться — я была уверена, что никогда моя рука не сможет воткнуть в меня саму ни ножа, ни другого острого предмета. Даже здесь я оказалась слабой и никчемной. Вскрывать вены, не имея в распоряжении ванны, как я знала из кино, — занятие бессмысленное. Я представила жуткий смех Саши, когда он откачает меня и посмотрит мне в глаза: «Ну что, иностранка, не вышло покинуть нас?» Нужно было придумать что-то не сложное, не страшное и чтобы наверняка. Угарный газ? Кажется, я где-то читала, что смерть от газа выглядит приятно и не больно. Ты тихонько отъезжаешь в галлюцинации, и сознание навсегда покидает тебя. И все.

Это я могла. Главное, отключить все сомнения и следовать принятому решению. Сколько у меня было времени? Я прикинула, что пока по московским пробкам Саша доберется до Староконюшенного, вынесет железную дверь (я была уверена, что Светлана не сдастся без боя), получит девочку, Вика с ней немного пообнимается, возможно, попросит добросить ее до дома, Саша как-то решит судьбу Светланы и, опять по пробкам, доберется сюда — пройдет как минимум часа полтора-два. Значит, если сесть прямо рядом с открытой духовкой имеющейся за барной стойкой плиты, то я, по всем моим прикидкам, прекрасно успевала тихонько покинуть эту омерзительную сцену еще до Сашиного возвращения.

Решено — сделано. Курить все равно больше нечего. Пить?

Я прошла в бар и к своему огромному облегчению обнаружила там огромный выбор спиртных напитков.

Коньяк или виски?

Остановившись на коньяке (однажды, и совсем недавно, он уже отлично себя зарекомендовал), откупорила новую бутылку и присела на пол у газовой плиты. Открыла дверку духовки. Повернула ручку газа до максимума. Сделала первый глоток коньяка прямо из горлышка и расслабленно прикрыла глаза.