Без поводыря - Андрей Дай

Он имел в виду однорукого генерал-майора Сколкова, который, как только санный путь на восток был открыт, с продолжением генеральной инспекции отправился в сторону Иркутска. И согласно высочайшему повелению, содержания которого Сколков и не думал скрывать, конечной точкой маршрута действительно должен был стать новый город на берегу Тихого океана – Владивосток.

Но я в словах томского губернатора услышал и другой, так сказать, скрытый смысл. Николай Васильевич был со всей определенностью уверен в том, что летом, через несколько месяцев после родов, когда Минни с ребенком и мужем соберется в столицу, я отправлюсь с ними. Хотя бы ради того, чтобы там, в Санкт-Петербурге, на каком-нибудь несомненно высоком посту продолжить попечительствовать Сибирскому краю. И больше того! Под словом «мы» Родзянко явно имел в виду себя и других западносибирских чиновников. Но уж никак не меня.

Что это, как не прямое и явное признание себя, так сказать, моим человеком? Соратником и последователем. И это при том, что, как мне было достоверно известно, столичным покровителем Родзянко был сам Лифляндский, Эстляндский и Курляндский генерал-губернатор, бывший шеф жандармов, а ныне командующий Рижским военным округом, приятель-собутыльник его императорского высочества, великого князя Николая Николаевича, граф Петр Андреевич Шувалов. Фигура на столичной шахматной доске значимая и хорошо известная своими унаследованными у отца консервативно-ретроградскими взглядами. Ссориться с таким человеком и я бы не рискнул, не говоря уж о действительном статском советнике Родзянко.

В изощренном лицедействе Николая Васильевича не смог бы обвинить любой, хоть раз видевший простецкое, честное лицо губернатора. Так что за коварно пытающегося втереться в доверие «агента» я Родзянко принять никак не мог. Тем более отважным в моих глазах выглядел этот его шаг.

Единственное, ему бы не помешало научиться некоторой гибкости, умению найти компромисс, а не переть диким лосем, сметая все на пути. Лучшего преемника себе и помыслить было бы трудно. Так нет. Сколько бы я ему это ни втолковывал, ни объяснял, сколько бы он ни кивал и ни соглашался, а делал все равно по-своему. Уже в Каинске, во время охоты, едва до беды дело не дошло.

Меня-то, слава Богу, там чуть не всякий в лицо узнавал, а Родзянко для сибирского «Иерусалима» был пока еще чужим и незнакомым. Так чтобы его с другими господами из моего окружения не путали, он что выдумал! Стал в мундире, золотом шитом ходить, и в шубе нараспашку. Это на морозе-то едва ли не под тридцатник, с ветром! Другие в меха по глаза заворачивались или из утепленных шатров носа не высовывали, а этот всегда рядом, мундиром сияет.

К слову сказать, зима в том году выдалась холодная и малоснежная. В окрестностях Томска и Колывани сугробы едва-едва до подола тулупа доставали, а в Барабинской степи и того меньше. Присущий этим местам ветер сдувал снег, кое-где даже оголяя промороженную землю. Этот природный феномен, вкупе с резко увеличившимися стадами у местных скотоводов, по-видимому, и вызвал вспышку агрессивности волчьего племени.

Не могу не упомянуть о собственно охоте, превосходно организованной братьями Ерофеевыми. И раньше, в другой жизни, и после довелось мне участвовать во многих вылазках за трофеями. Однако же ни прежде, ни потом не случилось больше столь интересного, целиком и полностью меня захватившего противостояния человека и дикого зверя.

Выписали из южных, киргизских степей целую свору тамошних собак с их поводырями. Полагаю, тому же Куперштоху это нетрудно было сделать, учитывая то поистине огромное по местным меркам количество скота, которое каинские евреи скупали у степных инородцев, чтобы загрузить увеличивающееся производство консервов. Но тем не менее…

У жителей будущего Северного Казахстана тогда уже существовали две основные породы собак. Тобет – суровые охранники, – лохматые псы размером со взрослого барана, способные в одиночку задушить матерого волка. И тазы – гладкошерстная гончая среднего роста, предназначенная исключительно для охоты. Изредка, не больше чем однажды на сто щенков, рождаются тазы особенного характера – охочие до зверя. За чашкой вечернего чая у костерка в сшитом из шкур шатре старшина киргизов, седой Абдижалар, рассказывал легенду, будто бы эти особенные собаки, кумай тазы, рождаются не от обычных сук. По его словам, и если не заглядывать в щелочки хитрющих глаз, особенно ловкие, обладающие исключительным обонянием, дерзостью, силой и отвагой кумай тазы появляются из яйца собаковидного гуся – итаказ. А вот то, что погибших в схватках псов, проявивших исключительную самоотверженность и отвагу, хоронят с поистине генеральскими почестями, – истинная правда. Ради одной из таких, отдавших всю себя людям, целый день отогревали кострами землю под могилу…

Я уже говорил, волки в ту осень превратились в настоящее бедствие. Александр Андреевич Каллер, старший ветеринарный врач губернии, докладывал, что, возможно, волки наряду с лисами еще и бешенство в округе распространяют. И одного этого подозрения было уже довольно, чтобы подписать серым санитарам степей смертный приговор.

Волки редко меняют свои логова. Опытные охотники знают, что в одной и той же норе в удачном месте могут рождаться несколько поколений щенков. И естественно, что эти места, так сказать, прописки зверей были отлично известны туземцам. Как и возможные пути бегства, наиболее удобные положения стрелков и овраги, которые удобнее всего было бы перегородить тенетами – крупноячеистыми, в голову волка величиной, сетями на крепких опорах.

Седым от мороза и прижимающегося к земле дыма ранним утром, оставив дам и не интересующихся кровавой забавой господ в лагере, мы сели на лошадей. Еще предыдущим вечером каждый изъявивший желание принять участие в охоте выбрал для себя будущую роль. Следовать ли ему за загонщиками, сворой с поводырями или ждать на номерах, пока визжащие от ярости псы не выгонят волка под выстрел. Честно скажу – хотелось и того и этого. Сердце пело в предвкушении лихой погони, хотя я и искренне сомневался в своей способности на всем скаку попасть в серую тень за сто шагов впереди. Куда практичнее и эффектнее было бы точным выстрелом поразить загнанного под ружье волчару. Однако же выбрал я все-таки седло Принцессы. Едва представил себе, как стану хвастаться меткостью, пока хирург будет ампутировать обмороженные по локоть руки, – дурно стало. Верхом, конечно, тоже прохладно, однако же не настолько, как стоя на одном месте.

Завыл, зверем заорал доезжачий, изображая переярка-двухлетка. До логова большой, голов с дюжину, стаи было еще далеко. Охотники опасались, что старуха-волчица сможет уловить у подражателя чужие, не волчьи нотки и тогда непременно уведет стаю в другое место. Киргизы подняли тазы к себе на седла, а более крупных тобетов на крепких поводках потащили к тупикам – огороженным тенетами оврагам с крутыми откосами, где «волчий вопрос» должен был решиться окончательно.

Абдижалар собирался накинуть свору чуть ли не на само логово. Опасался, что азартные тазы могут погнаться за другими зверями – зайцем или лисой, если спустить их на землю раньше.

Мы, я с Родзянко – снова шуба нараспашку, – несколько гвардейских офицеров и полудюжина конвойных казачков из молодых, приотстали. Наше время придет, когда доезжачий накинет свору, когда киргизы станут вопить пуще американских ирокезов и улюлюкать. Когда стая, разбитая на части, порскнет в разные стороны. Это тоже очень важно – разбить стаю. Не дать вожаку принять на себя свору прямо на логове, пожертвовать собой, тем самым давая возможность прибылым – годовалым – и переяркам – двухгодовалым – уйти от гона. За столетия противостояния волки отлично изучили своих главных врагов…