Улан: Танец на лезвии клинка. Наследие предков. Венедская держава. Небо славян - Василий Сергеевич Панфилов

так, по мелочи… Впрочем, мелочей этих набралось достаточно много. Особенно оценили вешалку – так-то одежду складывали в сундуки и на полки или же вешали на специальных деревянных «болванов». Ну а вешалка и нормальный для попаданца шкаф пришлись Двору «ко двору».

От желания отвлечься начал больше заниматься с детьми. Богуслав и маленькие двойняшки Светлана с Людмилой с радостью общались с отцом. Нельзя сказать, что он раньше не занимался с ними – напротив, почти каждый день проводил с ними не меньше двух часов. Но играл достаточно редко – обычно просто сидел в комнате, общаясь с женой и время от времени отвлекаясь на детей.

Сейчас же начал обучать их каким-то детским играм из своего времени, рассказывать сказки. Со сказками вообще получилась интересная история: банальная «Репка» и «Колобок», которые он считал народными, оказались незнакомы нянькам. Настоящие же народные сказки даже звучали совершенно по-другому и в большинстве случаев были такими страшилками, что Стивен Кинг отдыхает[171].

Обнаружилось это случайно, когда он заметил, что слушают его не только дети, но и няньки, жена… Причём слушают, затаив дыхание. Ну и повелось – слушают, а в углу сидит писец, лихорадочно строчащий карандашом. Так что к началу марта из типографии Шляхетского корпуса вышло сразу два тома сказок – для самых маленьких и для детей постарше. И если «Колобок» и прочие малышковые сказки были приняты просто благосклонно, то вот «Русалочкой» зачитывался весь Петербург.

Владимир же в это время заканчивал «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях». Нужно сказать, что помимо медитации, необходимой, чтобы информация всплыла, он применил ещё и таланты художника, сделав великолепные рисунки, как и в случае с «Русалочкой».

Литературная деятельность прекратилась к началу апреля – обнаружилось, что в войсках недостаток продовольствия, и из-за этого пришлось даже прервать удачно начавшуюся осаду Хотина, одной из важнейших крепостей польских конфедератов. Воронцов, которого Миних прямо обвинил в воровстве, не нашёл ничего лучше, как свалить вину на Рюгена.

– Я?! – орал Грифич на бледного Петра – Я вор?! Столько лет служил, копейки не взял, а потом меня вором называют?! Не лучше ли вспомнить «подвиги» этого урода?! Сам же его с поста генерал-губернатора Петербурга смещал – за воровство, как и отца!

Попаданца несло – контролировать свою ярость он мог с трудом и наговорил в итоге много лишнего. Точнее, лишнего-то было сказано сравнительно немного – разве что прояснилось его отношение к Александру Воронцову. Но вот громкость… Слушал его если не весь Зимний, то уж точно – большая часть, лёгкие у попаданца были на редкость могучими, да и с голосовыми связками всё в порядке. И нужно сказать, что общественное мнение было на стороне герцога Померанского…

Не все его любили, но вот уважением герцог пользовался, и уж точно, обвинения в воровстве были лишними. Если бы генерал-квартирмейстер Воронцов начал рассказывать о неумехах-подчинённых, мышах и прочем, могло и проскочить, а так… Так даже император озверел и провёл короткое расследование, после которого шурин вылетел из покоев императора со сломанным носом… А кое-кто из его окружения отправился в ссылку, лишившись части имущества.

Оказалось, что несмотря на всю любовь к родственникам, терпеть воровство, из-за которого погибают его солдаты, Пётр Федорович не мог и не хотел. Да и супруга, несмотря на всю любовь к брату, женщиной была доброй и сострадательной, а «солдатиков» она жалела в данном случае больше.

– Генерал-квартирмейстер – ты, – коротко сказал император, вызвав его к себе, – полномочия – максимальные. И… прости, я был неправ.

С этого дня принц развил буквально лихорадочную деятельность. Сильно помогало то, что он всё-таки немного отслеживал происходящее и был в курсе, куда подевалась очередная партия продовольствия и где можно найти седельную кожу… Оставив беременную Наталью (повитухи говорили о мальчике!), он носился по Петербургу и орал, бил, сажал в тюрьмы и ссылал на каторгу.

Припасы требовались здесь и сейчас, а не когда-нибудь потом. Каждый день промедления означал, что русским солдатам может не хватить еды, пороха, свинца. Сильно помог Потёмкин, оказавшийся ещё и хорошим хозяйственником. Вообще, чем дальше, тем больше попаданец уважал этого человека и много хорошего говорил окружающим о его качествах.

– Я с тобой еду! – сообщил ему сияющий Павел.

– Исключено! – категорично отрезал Грифич.

– Папа разрешил, – сообщил в ответ довольный подросток и показал язык. Усевшись в кресло, он поджал под себя ноги (привычка, перенятая у Владимира) и начал рассказывать свои «уж-жасно героические» планы на предстоящую войну. Как водится в таком возрасте, с реальностью они были связаны мало… Дослушав до рейдов в турецкие тылы и атак «впереди, на лихом коне» на вражеские батареи, наставник покинул цесаревича и отправился к Петру.

– Конечно, – благодушно сказал император, – пусть в войне поучаствует.

Наставник предпринял ещё несколько попыток отговорить от такой идеи, но Пётр Фёдорович, похоже, просто не понимал. Сам он очень любил армию, но в сражениях никогда не участвовал. Возможно, именно поэтому война воспринималась им как нечто возвышенное и романтичное – ну сам герцог Померанский тому пример! Поединок на Мосту, мать его…

Сам же Владимир прекрасно понимал, что такое шальные пули и ядра, эпидемии, а главное – неизбежные случайности. Тут хоть полк охраны приставь, так всё равно будут какие-то моменты, где этого полка не окажется или же от него не будет толку.

Дело было не только в жалости к подростку и в том факте, что он вообще-то привязался к подопечному… Но и в том, что был тот не просто первенцем, а ещё и единственным отпрыском мужского пола у Петра. А одной из важнейших задач Рюген считал преемственность власти – без каких-либо переворотов. Самое же скверное, что от ближайшего окружения Александра Воронцова при виде царевича продолжало тянуть каким-то нехорошим ожиданием…

Часть вторая

Война с Турцией

Глава первая

Получив расширенные полномочия, герцог Померанский взялся за дело очень резко. Помимо хлопот хозяйственных, в типографиях печатали карты тех мест, где могли развернуться бои. С ними, кстати говоря, дела обстояли достаточно печально – считалось нормальным иметь всего несколько экземпляров у главнокомандующего. Желающие перерисовывали их в большей или меньшей степени достоверности. Учитывая очень маленькое количество квалифицированных чертёжников-художников, результат можно было легко представить, а точнее – его отсутствие.

Нормальные карты были делом дорогим, но в казне Шляхетского корпуса имелся хороший запас средств