Казни Дьявольского Акра - Ренсом Риггз

– Джейкоб, – прошептала над ухом Нур, – пожалуйста, скажи, что ты уже понял, как контролировать этих…

– Ничего я не понял, – прошипел я (вышло перепуганно и донельзя жалко). – А если бы и понял, удалось бы держать только по одной за раз. А их там…

– Несколько десятков, – прошипела Эмма… которая их тоже видела.

Все мы видели.

– Что мы теперь будем делать? – не унималась Нур. – Взрывать?

– Они слишком мощные, – возразил я. – Мы все погибнем.

– А у нас есть другой выбор? – рассудительно осведомился Горацио.

Именно после этих слов один из едоков оглянулся, уперся в нас черным взглядом и выплюнул некую полупережеванную конечность изо рта. Он нас учуял. Почувствовал нас. А потом еще одна пусто́та обернулась, и еще одна, и еще – и вот уже все они таращились на нас, позабыв про незаконченный ужин.

Мы были не просто еще одно блюдо к столу. Мы были странные. Наши души – вот лакомство, которого пусто́ты алкали больше всего на свете.

И они пошли на нас. Очень неторопливо – ежу же ясно, что деваться нам некуда.

– Поговори с ними! – Нур вцепилась Горацио в локоть.

– Попробую.

Он действительно что-то им гавкнул. Пусто́ты растерянно замерли, как толпа на красном светофоре перед «зеброй».

– В лучшем случае я смогу некоторое время держать их на расстоянии. Власти над ними у меня гораздо меньше, чем у Джейкоба.

– Да я же тебе говорил: нет у меня никакой власти над ними! – от неожиданности заорал я на него, хотя злился на самом деле на себя. – Я не знаю их языка!

Пусто́ты как-то странно простонали, потом снова двинулись к нам, медленно и с опаской.

– Ваша связь гораздо куда глубже, чем просто язык, – возразил Горацио. – Если бы ты только сумел дотянуться до нее…

Он снова рявкнул на пустот, но на сей раз остановилось лишь несколько штук.

– Джейкоб! – Эмма повернулась ко мне с лицом, деревянным от страха. – Помнишь, в крепости тварей ты упал в то гнездо пустот и как-то сумел контролировать их всех сразу?

Я затряс головой.

– Тогда было по-другому. Нас всех нокаутировало сонной пылью…

Она погасила одну руку и принялась лихорадочно рыться в кармане.

– Это последнее, что осталось. Я сберегла немножко на черный день. – Она выудила большой палец, наполовину замотанный в тряпицу, и сунула мне. – Давай, сделай это. В последний раз.

– Тогда все было не так, – повторил я, замявшись. – Их слишком много, и нет способа распределить пыль…

– А вот и есть, – возразил Горацио, и сам сунул мне в руку пластитовые шашки. – Привяжи к ним палец. И повторяй за мной.

Я понял, что он задумал, и нет, это было чистое безумие. Взрывчатка слишком мощна: она поубивает всех в трюме, а не усыпит. Но поскольку альтернативы все равно не было – разве что просто стоять и дожидаться смерти, – руки послушались сами. Они взяли у Эммы палец, у Горацио – пластит и бечевкой привязали одно к другому. Все это время Горацио орал что-то пусто́там, пытаясь замедлить их продвижение. Потом переключился на меня, засунув английскую фразу между другими, на Древнем Странном:

– Повторяй за мной!

Я попробовал. Он говорил слишком быстро – целая куча слов, которые мой мозг просто не опознавал.

– Ты слишком много думаешь! – рявкнул Горацио.

Я окончательно примотал палец к взрывчатке – и, видимо, это освободило недостающий кусок внимания. Слова потекли сами собой, пристраиваясь к его голосу. Понятия не имею, что мы там такое говорили, но хоровые команды произвели на пустот куда большее впечатление, чем одиночные.

Вопя, Горацио плечом сбил Эмму, Нур и меня в плотный такой кружок, потом выхватил у меня блок пластита, размахнулся как следует и запустил его как можно дальше. Судя по звуку, пакет отскочил от дальней стены и завалился там куда-то в угол.

Пусто́ты уже были совсем близко. Целая стена чудовищ тихо шаркала по направлению к нам – голодные, распустившие слюни. Наши с Горацио вопли – единственное, что не давало им прямо сейчас кинуться и разорвать нас в клочки. Но я чувствовал – очень явственно чувствовал, – как их воля крепнет, а Горацио – наоборот, слабеет.

Нур прижалась к нам с Эммой.

– Я вас люблю, ребята, – пробормотала она сквозь слезы. – Вы мне как семья, поняли?

Сам я тем временем во всю глотку выкрикивал какие-то гортанные приказы, но все равно кивнул и крепко ее обнял, а Эмма, которая никак не могла обхватить нас руками и при этом не поджечь, убрала ладони подальше, а спиной вжалась в этот наш тесный кружок.

– Мы тебя тоже любим, – сказала она. – Это же должно сработать, правда?

– Ну, конечно, оно сработает, – заверил я (отчаяние – далеко не лучшее, что можно чувствовать перед смертью, правда?).

– ПРИГОТОВЬ ДЕТОНАТОР! – гаркнул Горацио между двумя командами на пустотском.

Тут – и только тут – до меня начало доходить, что он им приказывает. Не стоп, или спать, или назад, а тихо, спокойно, медленно, сюда. А потом, повернувшись к нам и встроившись в нашу кучку: руки, тихо, медленно, дайте мне ваши руки.

Он протянул руку и дотронулся до руки Эммы, потом взглядом и кивком велел погасить пламя. Она так и сделала, снова погрузив трюм в первозданную тьму, и я почувствовал ее все еще теплую ладонь у себя на спине.

А потом, в тишине, все еще гудящей эхом команд, я почувствовал и еще кое-что: как пусто́та обняла нас своими руками… и языками и укрыла пеленой смрада. Я взмолился о по возможности быстрой смерти.

Но пусто́та не сомкнула челюстей, не укусила, не выдавила последний дух и с ним вместе жизнь у нас из груди.

Тихо, тихо. Идите сюда. Вот так. Хорошо. Дайте мне ваши руки.

И еще одна пусто́та, и еще… Все они обертывали своими телами состоявший из нас центр. Я ощущал их голод – отчаянное желание лишенного пищи тела. Слышал их мечты о том, как они будут нас убивать, раскалывать черепа, выпивать души… но вместо этого они одна за другой, одна за другой просто добавлялись к нашему клубку, и где-то через минуту нас уже со всех сторон окружали их неровно дышащие пасти… а мы едва не теряли сознание в этом горячем зловонии.

Я понял, чего добивался Горацио. Он делал из их бронированных тел живой щит для нас. Но он уже явно уставал, начинал хрипеть… Ряд острых зубов вонзился мне в плечо и начал погружаться все глубже в мясо, так что от острой боли я завопил:

– Стой, стой, стой, стой! – на этом ломаном пустотском, который едва знал.

Этого хватило, чтобы зубы остановились… но не убрались.

– СЕЙЧАС? – прокричал я Горацио.