Путь меча - Генри Лайон Олди

Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.

А значит — слышать.

Значит — понимать.

Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя понимать, не желая услышать; нельзя услышать, перекрикивая друг друга; нельзя беседовать с врагом…

Враг — это неизбежность поединка; со-Беседник — это попутчик, с которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча — но при этом ты уже не один против неба. Пресеки свою двойственность… и пойми, что он — это ты.

И когда я доказываю, Беседуя с Фальгримом — в первую очередь я доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом, потому что я не борюсь с его эспадоном Гвенилем — я борюсь с собственной леностью, гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.

Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.

И поэтому я никогда не убью Беловолосого.

И поэтому он никогда не ранит меня.

И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.

И поэтому…

— Пришли, — тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. — Вон, за углом забора… Видишь?

Да, я видел.

И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий рассеянный свет звезд; и тень рядом с ним.

— Пришли, — согласился я.

4

Я оставил своих спутников возле забора, а сам двинулся к водоему, наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить сам за себя и с себе подобным.

Все равно говорим мы одно и тоже… или почти одно и то же. А когда надо оставаться начеку — не до раздвоения и внутренних голосов.

…Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня — это значит ничего не сказать.

— Ты? Как это… то есть — откуда? И зачем?!..

Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до пояса челюстью.

— Я, оттуда и затем, — приблизившись, сказал я. — Ну ты даешь, Эмрах… сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь, Беседуешь по душам — а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!

— Я ждал не тебя, — набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы невзначай легли на пояс.

Поясом был Маскин Тринадцатый.

— А ты не допускаешь мысли, что она — моя возлюбленная? — задумчиво протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. — Моя нежная и трепетная лань…

— Кто — она?

— Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!.. Эй, услада моих очей, выйди к нам!..

Из темноты возник Кос — как всегда, невозмутимо-спокойный.

— Доброй ночи! — приветливо поздоровался он. — Услада очей сейчас придет. У нее серьга выпала — вот найдет и придет. А пока услаждайте очи мною. Хорошо?

— Хорошо, — покладисто согласился я. — Усладим.

— Ты еще и дворецкого сюда притащил! — прошипел взбешенный Эмрах. — Ах ты…

Чем-то он напомнил мне Фаризу — манерами, должно быть… Вернее, их отсутствием.

А какие у них получились бы дети!..

— Я не его дворецкий, — поколебать спокойствие Коса было невозможно.

— Он меня уволил. Еще в Кабире. А она — она моя дочь.

Кос подумал и добавил:

— Приемная.

— Причем вся в отца, — бросил Асахиро Ли, объявляясь рядом с ан-Таньей. — Вот поэтому без нас она на свидания не ходит. Без возлюбленного, отца и брата.

Эмрах отступил шага на два и слегка согнул в коленях свои кривые ноги.

Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не пришло бы испугаться вот такой ночной встречи.

Никто бы из нас не испугался.

Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?

Мои размышления были прерваны появлением Фаризы. Она появилась из мрака — высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся волос; она шла широким, уверенным шагом, и в нее запросто можно было бы влюбиться…

Если бы она молчала.

— Эй ты, ублюдок, — без обиняков сказала Фариза, — пошли, я тебя убью. Ну, чего выпучился, жаба кривоногая?!

Сомневаюсь, что после этого Эмраху захотелось бы влюбиться в Фаризу.

— Погоди, дорогая, — вмешался я. — Куда ты так торопишься? Я сейчас все устрою…

Я встал лицом на юго-восток — в небе отчетливо сверкал треугольник Южного Копья, так что ошибиться было сложно — сделал десять шагов и остановился у старой беседки. Затем я протянул руку аль-Мутанабби и трижды гулко ударил по крайней левой опоре.

— Пошли, — не оборачиваясь, бросил я.

За спиной изумленно сопел Эмрах ит-Башшар.

По-моему, он готов был признать во мне Сайид-на, Главу учения Батин.

— Давайте, давайте, — помахал я рукой ему и моим спутникам, стоявшим рядом с ит-Башшаром. — Время не ждет…

В полу беседки с легким скрипом открылся люк.

Но первым нырнул в него и стал спускаться по винтовой лестнице на встречу с Тусклыми не я.

Первым был Кос ан-Танья.

Я был вторым.

Наверное, когда я умру и придет пора спускаться в Восьмой ад Хракуташа — Кос и тут пойдет впереди меня, распахнет огненные двери и спокойно скажет:

— Прошу вас, Высший Чэн…

И если все демоны после этого не разбегутся кто куда — считайте, что я плохо знаю своего дворецкого.

Кос был первым, я — вторым, зато Эмрах — последним.

— Ассасин недорезанный, — через плечо сообщила ему Фариза.

Эмрах споткнулся и ухватился за перила.

5

Я и не подозревал, что под этой полуразвалившейся беседкой может оказаться такой зал. Стены его были выложены плитами зеркального серебра, до блеска начищенными белым песком; массивные четырехугольные колонны были украшены фигурами крылатых зверей и людей с копытами и рогами; середина зала, пол которого имел деревянное покрытие с шероховатой поверхностью, освещалась множеством факелов, и по углам курились жаровни на выгнутых ножках — только пряный дым не заполнял, как положено, помещение, а стелился вдоль стен и исчезал неизвестно куда.

А шагах в двадцати от нас стояли Двенадцать. Один спустился вместе с нами — Эмрах и Пояс Пустыни. Скорее всего, Эмрах не был Одним — Одним был, по моему разумению, Сайид-на, Глава Учения — но мне сейчас было не до иерархии батинитов, хоть старых, хоть новых.

Двое из стоявших сразу бросились мне в глаза. И не только потому, что стоя вместе с остальными, они находились как бы отдельно от всех. Худой, невероятно высокий старик с двуручной секирой-юэ, древко которой заканчивалось сверху волнистым копейным острием, а внизу — крупным набалдашником, из которого торчал короткий шип; и коренастая женщина средних лет, но совершенно седая, в руках которой было двухконечное копье с узкими ромбовидными наконечниками, ниже которых крепились цветные кисти.