Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Наличие такого договора между славянами и русью, как уже говорилось, можно предполагать и на основании «ряда» легенды о призвании варягов и «устава» Олега. С древлянами, названными среди пактиотов руси, отношения, судя по летописи, были сложнее: их территория не входила в домен князя, Русскую землю; древлянская дань была увеличена Игорем после смерти Олега и отпадения этого племени от Киева. Кроме того, дружина Игоря не получила ожидаемых богатств после не вполне удачного похода на Византию; нужно было кормить призванных для похода варягов и т. д. Это, видимо, и послужило основой коллизии, описанной и НПЛ, и ПВЛ, и восходящей, судя по всему, к «сказаниям» о первых русских князьях, предшествовавших составлению первых летописных сводов.

Итак, под 945 г. в летописных текстах значится: «рекоша дружина Игореви: «Отроци Свеньлъжи изодѢлися суть оружьемъ и порты, а мы нази. Поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы». И послуша ихъ Игорь, иде в дерева в дань и промышляше къ первой (Свенельдовой. — В. П.) дани, и насиляше имъ и мужи его. Возьемавъ дань, поиде в градъ свой. Идущу же ему въспять, размысливъ рече дружинѢ своей: «ИдѢте съ данью домова, а я возъвращюся, похожю и еще». Пусти дружину свою домови, съ маломъ же дружины возъвратися, желая больша имѢнья. Слышавше же деревляне, яко опять идеть, сдумавше со князем своимъ Маломъ: «Аще ся въвадить волк в овцъ, то выносить все стадо, аще не убьють его, то вся ны погубить». И послаша к нему, глаголюще: «Пошто идеши опять? Поималъ еси всю дань». И не послуша ихъ Игорь, и вышедше из града ИзъкоръстѢня деревлене убиша Игоря и дружину его; бъ бо их мало. И погребенъ бысть Игорь, и есть могила его у ИскоръстѢня града в ДеревѢхъ и до сего дне» (ПВЛ. С. 27; ср. анализ текста — Гиппиус 2001) (рис. 32, цв. вкл., рис 33).

Рис. 33. Скандинавский наконечник ножен меча из кургана, именовавшегося Игоревой могилой. (по: Сокровища ойкумены. Великое переселение. М., 2005. С. 120)

Здесь нужно отметить, что описание Игоревой смерти оказалось едва ли не единственным вполне достоверным свидетельством существования древних «сказаний» о первых русских князьях во второй половине Х в. Дело в том, что этот мотив стал достоянием не только русской, но и византийской историографии. В «Истории» Льва Диакона (конец Х в.) изложена речь послов императора Иоанна Цимисхия к Святославу, обосновавшемуся к 970 г. в Болгарии: император требует, чтобы Святослав покинул страну в соответствии с давним (944 г.) договором. «Полагаю, — угрожает он, — что ты не забыл о поражении отца твоего Игоря, который, презрев клятвенный договор (очевидно, договор Олега 911 г. — В. П.), приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов (поход 941 г. — В. П.), а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его (дальнейшей) жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое» (Лев Диакон VI. 10)[182].

Это послание подтверждает основную канву военной деятельности Игоря и важность для обеих сторон — Руси и Византии — договорных отношений. Поход Игоря 944 г. не упомянут, потому что русь не перешла Дунай и не нарушила границ Византии. Наконец, сразу вслед за походом на Константинополь упомянут гибельный поход на «германцев». Неясно, почему в греческом тексте древляне названы германцами. Возможно, в конце Х в. уже не было актуальным характерное для Константина Багрянородного и других ранних историков противопоставление руси и славян. В явной форме его нет у Льва Диакона: в сказании, передаваемом русской летописью, древляне противопоставляют себя руси — дружине Игоря; им приписываются слова «се князя убихом рускаго» (ПВЛ. С. 27). Вероятно, такого рода противопоставление дошло через информаторов и до Льва Диакона, который и отождествил древлян с германцами как с западными соседями славян и руси.

Однако самым существенным для наблюдений за «жизнью» предания об Игоре является то, что информация о его гибели осенью 944 г. достигла греков не сразу: в конце 40-х гг. Х в. Константин Багрянородный еще не знал о смерти князя. Значит, это известие хранилось какое-то время в памяти информаторов византийского историка конца Х в. Отличие этой информации от летописного сказания — описание казни Игоря — также обнаруживает «фольклорную» вариативность и вероятные фольклорные истоки предания об Игоре. Наконец, данные Льва Диакона существенно дополняют сказание летописи: Игорь не был убит в стычке, а был взят в плен и казнен.

А. П. Ковалевский обратил внимание на то, что казнь Игоря совпадает с подобными обычаями у тюркских народов — огузов и булгар. Он считал, что «древляне применили к Игорю указанный способ казни согласно действовавшему в то время местному праву, считая киевского князя вором и грабителем, или, как говорили древлянские послы Ольге: «мужа твоего убихом, бяше муж твой аки волк восхищая и грабя»» (Ковалевский 1956. С. 52).

Можно продолжить исследование параллелей мотиву казни Игоря: таков, в частности, античный мотив убийства Тесеем «сгибателя сосен» разбойника Синиса, казнившего путников, или мотив казни Александром сатрапа Бесса, провозгласившего себя царем после поражения Дария (Плутарх. Александр, 145). Для русской истории существеннее сходный мотив у датского хрониста ХII в. Саксона Грамматика, который приписывает такой же способ казни некоему Редону, «рутенскому (=русскому) пирату». Е. А. Рыдзевская (1978. С. 193–194) предполагала здесь знакомство хрониста с русским преданием, что позволяет нам вернуться к проблеме древнерусского — славянского — обычного права.

Точного соответствия описанному у Льва Диакона ритуалу казни в русских источниках неизвестно: так, ритуал повешения на дереве упомянут в связи с описанием расправы над волхвами в ПВЛ (под 1071 г.). Волхвы (языческие жрецы?) со своими сторонниками во время голода в Ростовской земле отбирали запасы, убивая зажиточных людей; родичи убитых отмстили волхвам и уже мертвыми повесили их на дубе. Византийское право предполагало казнь через повешение на месте преступления для разбойника, совершившего убийство (Прохирон 39. 16). Соответствующий обычай имелся и в «законе русском», упомянутом в договоре 911 г. (Малингуди 1996. С. 63, 65). Так позднее расправились и с заговорщиками-боярами, из-за навета которых был ослеплен князь Василько Теребовльский.