Простушка на одну ночь - Айрин Лакс

Я бы и раньше его навестила. Знаю, что все-все у него побывали! Андрей, Ульяна, их общий друг Никита и его жена — Евгения.

Даже мои родители одним глазом Марселя видели, а я — нет. Меня к нему не пускают. Вплоть до самой выписки. Андрей говорит, что это исключительно ради моего состояния и беременности.

На вопросы о том, как чувствует себя Марсель, отвечают расплывчато. Говорят, что он идет на поправку, а я страшусь: достаточно ли пойти на поправку лишь телом?!

Из-за моего характера и нежелания мгновенно прощать Марселя, из-за моей гордости он так сильно пострадал, что вынужден проститься с мечтой и даже возможностью передвигаться без помощи коляски и костылей!

— Ты загрустила. Переживаешь?

— Да, — выдыхаю.

— Все будет хорошо. Я слышала, что Марселю тоже не терпится с тобой увидеться. Все, собирайся, хватит сидеть! Мне уже бежать пора. Расскажешь, как прошло?

— Да, конечно.

* * *

Я оттягиваю момент встречи с Марселем. Потому что жутко трушу!

Почти дошла до его палаты, но вдруг развернулась и свернула в боковой коридор, подбежала к кулеру, начала цедить воду в стаканчик и пить ее жадно.

— Привет, Лена. Ты к Марсу?

Передо мной стоит Никита. Ник, друг Марселя, покачивает на руках младенца. Второй долгожданный ребенок в их семье. Из троицы друзей Никита — самый взрослый, ему уже за сорок…

— Да. Собиралась к нему, — отвечаю, стиснув пластиковый стаканчик так, что он хрустнул и во все стороны брызнуло водой, в том числе, и на светлые брюки Никиты.

— Ой, прости.

— Ничего страшного. Переживаешь?

— Очень, — признаюсь. — Как он там? Поправится ли?

— Поправится ли?! — переспрашивает Никита. — Марса оперировал Андрей, светило травматологической хирургии, Платонов, и ты еще сомневаешься? Посмотри на меня! Ну… Видишь эти ноги? Ровные, как струны. Я могу гарцевать, как жеребец, и все благодаря Андрюхе! Он мою ногу восстановил и Марса восстановит так, что однажды ты даже не вспомнишь, что у него была травма. Тем более, он моложе меня, растущий организм, как никак?

— Да?

— Моя Заинька всегда говорит, что мальчики взрослеют после сорока. Твой сокол еще молод, аки юноша. Иди уже к нему, он ждет тебя с нетерпением. Андрей спорил с ним до хрипоты, чтобы тот не пытался увидеть тебя сам.

Глава 38

Глава 38

Лена

Я двигаюсь в сторону палаты Марселя крохотными шажочками.

Каждый из них мне с трудом дается. Если так со стороны посмотреть, можно подумать, словно я вовсе не хочу видеть Марселя. Но это совсем не так. Напротив, хочу слишком сильно. Это чувство душит, оно иррационально и занимает большую часть меня. Совсем не думает о последствиях, а оставшуюся часть занимает страх.

Чего боюсь? Да всего на свете!

Мне никогда не было так страшно. Пожалуй, только в моменты, когда мы искали Марселя, и я была ни в чем не уверена.

Теперь я боюсь потерять его снова. Но уже по совсем другим причинам.

Вот она дверь.

Перед моим носом.

Ручка двери на ощупь холодная, гладкая. Нервы на пределе.

Мне же запретили нервничать!

Делаю вдох-выдох. Снова вдох-выдох. Позволяю воздуху размеренно и непринужденно наполнять легкие.

Но сколько бы я ими не работала с целью успокоиться, сердце стрекочет, как сумасшедшее. Под ребрами с левой стороны ломота разливается от нетерпения и напряжения на пределе.

Последний вдох.

Я нажимаю на ручку, она поддается легко.

Всего один шаг. Это как в прорубь нырнуть. Ныряла же… Как положено, три раза под воду, перекрестившись!

От напряжения я почти слепну, ничего совсем не вижу. Светлая обстановка палаты пятном расплывается. Это все нервы и слезы. Щеки обжигает.

— Лена… — слышится голос со стороны кровати.

Я смаргиваю слезы, вытираю их кончиками пальцев, снимая влагу с ресниц. Наверное, уже часовые старания испортила! Но тушь вроде водостойкая, сразу потечь не должна.

Наконец, я заставляю себя посмотреть в сторону кровати. Марсель сидит полулежа. Кровать приподнята. Нога на вытяжке.

Марсель держит осанку. Волосы немного растрепаны, но видно, что он их укладывал, но разворошил от волнения пальцами. Губы сжаты, глаза напряженные. Лицо разукрашено, мамочки… Он и синеватый, и местами желтый, и даже фиолетовый…

— Привет, — мне хватает сил только на это.

Ноги сами несут меня к нему. Слова вязнут в горле комком противным. Я о стольком хотела Марселю рассказать, много речей заготовила.

Это же я, Ленка Шатохина, у меня язык подвешенный, на любую тему могу поддержать живую беседу! Однако сейчас все мои слова не просто теряются, они рассыпаются, как сухой песок выскальзывает между пальцев, так и от меня ускользает смысл того, что я хотела Марселю сказать. Я словно потеряла дар речи.

Только застыла возле кровати, рассматривая его молча и глотая немые слезы.

— Временно я не самый привлекательный мужчина из твоего окружения, — говорит он нервно и усмехается. — И не самый мобильный, — кивает на прооперированную ногу.

— Ты… все равно самый-самый для меня.

Чтобы сказать это, мне потребовалось столько усилий, как будто я гору руками сдвинула с места. Меня трясти начало, лихорадить, бить от крупных слез, заскользивших по щекам.

— Простиииии! — закрываю лицо ладонями.

— Лен… Лен, ты чего?

Голос Марселя полон удивления. Он тянется ко мне, насколько это позволяет его поза, цепляется за край рукава кончиками пальцев и с усилием дергает на себя. Я почти падаю, но он крепко меня обнимает и притягивает, уложив на себя.

— За что мне тебя прощать, скажи? За то, что ты дурочка самоотверженная и перемерзла, пока меня искала?

Марсель гладит меня по волосам и спине, целует волосы. Я рыдаю в его грудь. Приходится присесть на кровать. Все так естественно, просто.

— Это моя вина! Все это моя вина, — бормочу, глотая слезы, но их так много, я даже языком их с губ могу снять и ощутить, насколько они горячие и горькие.

— Не ты же меня сбила.

— Ты понял, о чем я. Надо было иначе. Не корчить из себя невесть что.