Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

Уже на другой день у него появилась возможность этим заняться. Он отправился собирать рекламные объявления в деревушку в нескольких милях от Аброки. Там местные власти устроили дом для престарелых. Одной из его обитательниц стала сестра Ида, которая ухаживала за фрекен Розенбок во время ее последней болезни.

Остлунд выехал рано утром на автобусе. В центре цветущего поместья располагалась народная школа для сельской молодежи. Остлунд встретился с клиентами, принял для газеты объявление о браке и оформил двух новых подписчиков на декабрь. Едва управившись со служебными обязанностями, он отправился в дом для престарелых.

Сестра Ида очень изменилась с тех пор, как вышла на пенсию. Она высохла как щепка и по крохотной квартирке передвигалась с большим трудом. Остлунд недолго донимал ее вопросами. Сестра Ида против них ничего не имела. Мысль о смерти уже стала для нее привычной.

— Да, — согласилась она, — смерть ее многим показалась неожиданной. Фрекен Розенбок очень страдала от ревматизма, но в нем никогда не видят ничего серьезного.

— А умерла она от ревматизма?

— Ах, ну что вы. Умерла она от ангины… воспаления миндалин.

— А от этого умирают?

— Старые люди умирают от чего угодно, — вздохнула сестра Ида. — Просто не выдерживает сердце.

— А как ее лечили?

— Врач велел ей лежать, делать теплые компрессы на горло, принимать натриум салициликум и еще какое-то снотворное на ночь. А почему вы об этом спрашиваете?

— Никогда не знаешь, что может случиться. Обычно ангина так лечится?

Сестра Ида слегка шевельнула рукой, но жест понять было трудно.

— Я тысячи раз наблюдала такие болезни.

Остлунд вспомнил инструкции Пауля Кеннета: «Выясните, от чего она умерла. Спросите, делал ли врач уколы и какие. Знаете, у меня уже есть опыт с уколами в случаях внезапной смерти».

— Уколов ей не делали? — спросил он.

— Нет.

— Даже от ревматизма?

Сестра Ида слегка улыбнулась.

— Вы боитесь уколов, херр Остлунд, верно? — заметила она. — Как многие другие. Даже крупные и крепкие мужчины.

— Так ей делали уколы?

— Уколы? Откуда, никаких уколов. Но когда ее донимали боли, она принимала таблетки, которые назывались…

Фармацевтические фирмы дают своей продукции названия, не иначе как порожденные болезненной фантазией. Смешивают латинские и греческие термины, будто аптекарь, готовящий микстуру. Остлунд вынужден был остановиться в коридоре у двери сестры Иды, чтобы записать длинное название таблеток.

«Да, не много я узнал, — подумал он. — Полагаю, врач лечил старуху слишком старомодно. Разве нынче не пользуются пенициллином и другими подобными средствами? Но со стариками всегда так». Остлунд достаточно долго жил в деревне, чтобы знать, как бывает. Старикам дают умереть, если им хочется, а потом говорят, что смерть стала для них избавлением. Но если говорить по правде, то он никогда не видел, чтобы врач или кто-то еще хоть соломки подстелил, чтобы помешать подобному избавителю в его деле.

Вернувшись домой, он тут же позвонил Паулю Кеннету и все ему рассказал.

— Жаль, что я вас зря обременял, — вздохнул Пауль, — но внезапные смерти всегда возбуждают мою фантазию. Впрочем, похоже, тут мы ничего не нащупаем. Никаких уколов, ничего. Я, конечно, расспрошу специалистов, для чего нужны такие таблетки…

На другой день Остлунд решил разузнать кое-что о нотариусе Эркендорфе. В повседневную его погоню за новостями входило и посещение ратуши. На этот раз он расширил маршрут, прошелся по всем кабинетам и в каждом осторожненько расспрашивал, смог ли нотариус как следует восстановиться после отпуска. Это было непрямое приглашение посплетничать. И сотрудник финансового отдела наживку заглотнул.

— Со здоровьем у него в порядке, — сообщил чиновник, — но теперь он решил сменить обои.

— Надо же! — удивился Остлунд.

— Ну да, вчера я видел у него на письменном столе образцы. Узор из змей или чего-то подобного.

— Любопытно, — протянул Остлунд. — Змеи означают, что не все в порядке.

— Разумеется, — сердито фыркнул чиновник.

В семье Эркендорфов нередко случались скандалы, хотя от публики они старательно скрывались. Но когда стороны мирились и решали все начать сначала, они всегда азартно пускались перестраивать квартиру. Диван, стол, проигрыватель — все переставляли, а стены оклеивали новыми обоями, чтобы внести в семейную жизнь свежие тона. Когда они начинали менять обои, все вокруг знали, что случилось.

При выходе из ратуши Остлунд встретил городскую кассиршу — пухлую даму, смахивавшую на незамужнюю учительницу. Он вежливо поклонился.

— Снова поругались, — заметил он и кивнул в сторону конторы нотариуса.

— Ну да, — сквозь зубы процедила кассирша и взглянула на него, словно говоря: знал бы ты, что знаю я! Но вытянуть из нее хоть слово было сложно.

— Речь шла о Боттмере? — с надеждой спросил Остлунд.

Впрочем, кассирша уже заперла свой кладезь информации. Но один ее взгляд был достаточно красноречив. Это как-то было связано с Боттмером.

Придя домой, Остлунд обсудил это с супругой.

— Эркендорф поругался с женой.

— Нашел новость, — фыркнула жена, не оборачиваясь от плиты.

— Это как-то было связано с Боттмером.

— Наверняка нет.

— Но почему? Возможно, у них с Боттмером был роман…

— Фи! — По тону фру Остлунд можно было заключить, что она уверена в полной бездарности фру Эркендорф в любовных делах.

— Это все-таки не исключено, — неуверенно настаивал Остлунд.

— Нет, исключено, — заверила жена. — Несешь чушь, потому что ничего не знаешь. В то время Боттмер крутил роман не с фру Эркендорф.

— А с кем?

— С Инессой Викторсон.

— Я об этом никогда ничего не слышал.

— Эти слухи не успели разойтись, потому что обнаружили недостачу и все говорили только про нее.

— А Викторсон об этом знал?

— Супруг узнает такие вещи последним, — многозначительно усмехнулась фру Остлунд. — Никакая сплетница не отважилась бы распустить такую новость до тех пор, пока Боттмера не посадили. Разве сегодня тебе не нужно на заседание?

— В самом деле, совещание по поводу мусоровоза!

— Тогда ешь быстрее. Обед уже готов.

В правоте своей жены Остлунд не сомневался. Ее суждения были циничны, но четки. Ведь и сам он еще помнил, как Боттмер провел последнее лето на свободе. У Викторсона, как всегда, было слишком много дел в городском совете, так что он не мог уделять внимание жене. И заботу о ней взял на себя Боттмер как верный друг дома. Несколько раз она даже выходила с адвокатом в море на его яхте.