Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко

– Ну? С Богом! Наш последний привет товарищам из ФСБ. – Теперь в голосе Яна звучала ненависть.

Он нажал красную кнопку. Все трое напряженно смотрели в заднее стекло автомобиля. Где-то рядом с трассой Москва – Рига, а может быть, на ней самой полыхнула яркая вспышка, и через несколько секунд все услышали мощный взрыв.

– Дело сделано, – уже спокойно сказал Ян. – Поехали, Кол.

Черный «мерседес» с затемненными стеклами сорвался с места. В ярком свете фар повисли косые струи дождя. Старательно заработали «дворники». Ян вынул из бардачка телефон, набрал номер.

– Говори, Ян, – прозвучал голос Бати.

– Все идет нормально, – сообщил Ян. – С Божьей помощью через часок будем у вас.

– Жду. Поторапливайтесь. Времени в обрез.

Земля Баден-Вюртемберг, замок Вайбер, 14 марта 1945 года

После событий в Германии в 1922 году минуло двадцать три года. Близился конец Второй мировой войны. Советские войска вступили на территорию «тысячелетнего рейха». Войска союзников движутся к Берлину с запада. А здесь, на юге немецкого государства, недалеко от благословенной Швейцарии, – тишина, мир, внешне устойчивая привычная жизнь. В лесах альпийского предгорья – первые признаки весны: зреют почки на деревьях, робкий пересвист первых прилетевших из южных стран птиц, на солнцепеке начинает зеленеть трава, анемоны раскрыли бледно-салатовые листья с голубым отливом. Предгорье четко прорезано петляющей лентой асфальтированной дороги, поблескивающей в свете раннего утра.

С высоты птичьего полета видно, как одна-единственная легковая машина направляется к замку Вайбер. Сам замок, обнесенный высокой каменной стеной с башенками по углам, похож с этой высоты на причудливый гранитный монолит, обработанный мастером-волшебником, в виде католического креста.

Но спустимся на грешную землю. Неуютно становится возле замка – лучше не приближаться: везде охрана, эсэсовцы в черной форме с автоматами у ворот, в парке, у парадных дверей. А внутри средневековой твердыни залы, залы… Анфилады комнат с высокими потолками, с каминами. И всюду на стенах – картины: сцены из русской жизни, портреты российских императоров и императриц, царских вельмож и сановников, иконы, гобелены русской школы, в стеклянных витринах русский фарфор, майолика, изделия из дерева, бронзы, серебра, в которых преобладают русские мотивы… И в последнем небольшом зале первого этажа, под бронированным стеклом между камином и шкафом черного дерева, сервиз «Золотая братина», его вторая половина с чудо-чашей в центре… У витрины стоят два эсэсовца с автоматами, широко расставив ноги. В других залах тоже охрана.

А на втором этаже замка Вайбер в бильярдной в этот утренний час шла азартная игра. Точным ударом кия послал шар в лузу Ганс Фогель, одетый в штатский удобный костюм, пиджак которого был застегнут на все пуговицы. Пауль Кауфман в форме обер-лейтенанта войск СС, потерев мелком конец кия, прошелся вокруг бильярдного поля, выискивая шар для удара…

Изменились ли наши герои за минувшие двадцать три года? Никита Никитович Толмачев – да, изменился: пополнел, обрюзг, морщины иссекли лицо, синева залегла под глазами – куда ж деваться? Пятьдесят второй идет… А Мартин Сарканис, представьте себе, вроде бы и прежний: та же крепкая спортивная фигура, подтянутость, спокойствие во всем облике, лишь черты лица, пожалуй, укрупнились, заматерели, в светлых волосах появились седые пряди. Вздохнул Пауль Кауфман:

– Мне тебя никогда не обыграть, Ганс. – Примерился, ударил. Шар застрял в лузе. – Сколько ты у нас? И все не могу я овладеть твоей школой игры.

Ганс Фогель промолчал.

– Ты у нас, дружище Ганс, если мне не изменяет память, с конца сорок второго года.

– Именно так, Пауль. С ноября сорок второго. А что касается бильярда… Ты, обер-лейтенант, и не пытайся меня обыграть – никогда не получится. Бильярд – моя профессия. Я был маркером в лучших клубах Берлина и Мюнхена, я играл с королем бильярда – Куртом Штайером. Слыхал о таком?

– Не слыхал.

– И я обыгрывал Штайера.

– И все-таки ты странный парень, Ганс… – Обер-лейтенант Кауфман помедлил. – Один из лучших маркеров Германии – и забрался в такую глушь. Зачем тебе Вайбер?

– Ты мне надоел, Пауль, с этим вопросом. – Мгновенным ударом кия Фогель послал очередной шар в лузу. – Мне здесь хорошо платят. И потом… Я не военный человек. Разве найдешь лучшее место, где можно отсидеться, дождаться мирных времен? Разве, Пауль, ты торчишь здесь по другому поводу?

Кауфман хотел было что-то ответить, но в это время из-за приоткрытого окна послышался звук резко тормозящей машины.

– Извините, Ганс, – сказал обер-лейтенант войск СС – Доиграем потом. Кого это черт принес?

И Кауфман быстро направился к двери. Мартин Сарканис подошел к окну и, отведя занавес из прозрачной голубой материи, которая создавала ровный свет в бильярдной в дневное время, посмотрел вниз. Ворота уже были распахнуты, и на короткую аллею, ведущую к парадному входу замка, шурша шинами по гравию, въехала черная легковая машина, остановилась у мраморной лестницы. По ступеням спускался обер-лейтенант Пауль Кауфман, сопровождаемый эсэсовцем внутренней охраны. Эсэсовец распахнул переднюю дверцу машины. Не торопясь, вышел из нее высокий человек со спортивной выправкой, в черном кожаном пальто. Потянулся, хрустнув суставами, – похоже, дальнюю дорогу проделала черная машина, – руки-ноги затекли, в спину вступило.

Сноровисто поднял руку обер-лейтенант Кауфман в фашистском приветствии: «Хайль Гитлер!» А нежданный гость повернулся к замку, посмотрел на его высокие окна в каменных рамах с высеченными головами грифов; в стеклах, слепя глаза, отражалось утреннее солнце. «Фарзус! – Ганс Фогель опустил занавеску. – Не предупредил о приезде…»

Все прошедшие годы Мартин Сарканис работал в Германии, в глубокой, многократно проверенной и скрупулезно отработанной конспирации. Теперь он был разведчиком-профессионалом – одним из нескольких резидентов в фашистском государстве, которые, не соприкасаясь, держали в своих руках всю советскую агентуру. В тридцатые годы и в начале сороковых, до начала войны с Гитлером, он несколько раз оказывался в Советском Союзе. Там, на родине, его жизнь была строго, даже беспощадно ограничена спецшколами, курсами, семинарами, где готовили разведчиков. Как живет Советская страна, простые люди, что происходит в городах, на заводах и фабриках, на колхозных полях – словом, в реальной жизни, Мартин не знал, он никак не соприкасался с этой жизнью, доступ туда ему был закрыт прочно и, похоже, навсегда. О жизни великого Советского Союза Сарканис знал из газет, передач по радио, из сведений, которые им сообщали на политзанятиях, из книг советских писателей. Он, попадая «домой», старался прочитать их как можно больше. В то, что писали о Советском Союзе немецкие газеты и трубило радио, резидент Мартин Сарканис (Макс – под таким именем он значился в доме на Лубянской площади) не верил. Не верил ни единому слову. «Буржуазная брехня» – в этом он был убежден твердо и несокрушимо. Так его воспитали. Так он сам воспитал себя. Инстинктивно, может быть, в недрах подсознания жило предостережение: стоит усомниться в правоте идеи, которой он посвятил свою жизнь, – и конец, гибель здесь, в Германии, придет на следующий день. Это предостережение не было оформлено конкретными словами. Скорее действовал инстинкт самосохранения. Именно так: Сарканис свято верил в правоту дела, которому честно и мужественно служил. Можно сказать, он был ему фанатически предан. А вождь Советского Союза и всего прогрессивного человечества Иосиф Виссарионович Сталин был для Мартина олицетворением и символом этого правого дела. Будущее на земном шаре принадлежит социализму, в авангарде борьбы за который находится его страна и его партия. Так, и только так!