Аркада. Эпизод первый. kamataYan - Вадим Панов

– Мне очень жаль, мисс Феллер.

– Да, вам жаль…

И ведь ничего не скажешь. Не обвинишь. Не наорешь… Истерика случилась у Эрны чуть раньше, в Нью-Йорке, когда ей сообщили о заражении поместья: тогда она кричала, рыдала и в ярости разгромила рабочий кабинет. Затем бросилась к вертолету, помчалась на Лонг-Айленд, во время полета снова кричала, но уже не так сильно, а словно получившая смертельную рану касатка – с тоскливым отчаянием. Попытка прорваться к дому стала последним всплеском, окончательно опустошив Эрну. Молодая женщина успокоилась, во всяком случае внешне, и негромко спросила:

– Отец в сознании?

– Да, – подтвердил Гарибальди.

– Я хочу его видеть.

– Разумеется.

Но для этого пришлось переодеться.

Эрну завели в одну из оранжевых палаток и выдали непроницаемый оранжевый комбинезон, герметичный шлем и дыхательный ранец. Ей помогли облачиться в неудобную, но надежную защиту, а затем проводили в дом – через уродливый оранжевый рукав, протянувшийся от палатки к задней двери. Двое сопровождающих остались у входа, следившая за Б.Б. медсестра при появлении посетительницы вышла, и дочь с отцом остались наедине.

В последний раз.

– Привет, – сквозь слезы прошептала Эрна, сходя с ума от невозможности прикоснуться к руке самого главного для нее человека.

– Рад, что ты успела, – вздохнул Феллер.

– Папа…

Гарибальди предупредил, что Б.Б. приказал устроить его в гостиной, у большого камина, в котором с тех пор постоянно поддерживали огонь. Диваны и кресла убрали, перед камином поставили большую кровать и необходимую медицинскую аппаратуру. Эрна отчитала Гарибальди, но, оказавшись в гостиной, поняла выбор отца: в яркой, просторной, полной света зале само собой создавалось хорошее настроение. Тоже предсмертное, но не угрюмое.

– Все в порядке. – Б.Б. кашлянул. – Я чувствую себя нормально. – Потому что через капельницу ему постоянно подавали не только питательный раствор, но и обезболивающее. Тем не менее Б.Б. сохранял способность думать и даже шутить: – Когда-нибудь это должно было случиться.

– Но не так! – покачала головой Эрна. – Не так!

– Я умираю, лежа в своей постели, держа за руку любимую дочь… Что может быть прекраснее? – Феллер вздохнул и повторил: – Когда-нибудь это должно было случиться.

Его кожа была бледной… но не просто очень белой, а бледной в стиле kamataYan. А ногти и глаза – черными. Третья стадия, последняя, предсмертная. Б.Б. улыбался, но понимал, что осталось ему чуть-чуть.

– Он обманул, – выдохнула женщина.

– Я это уже понял, – вновь пошутил Б.Б.

– Но почему? – У Эрны скривились губы. – Зачем он так поступил со мной?

– Видимо, не поверил, что я его прощу, – объяснил Феллер.

– А ты… – Она передохнула, сглотнула подступивший к горлу комок, но все-таки спросила: – Ты бы его простил?

И поставила умирающего в очень сложное положение. Б.Б. отчаянно хотелось солгать, сказать, что простил бы, потому что не помнит зла, и тем заставить дочь мстить до последнего вздоха, но Эрна смотрела так, что старый Феллер не нашел в себе сил на ложь.

– Нет, – вздохнул он. – Ни за что и никогда.

– Я не прощу ему твою смерть, – ответила женщина, показав отцу, что прекрасно поняла причину его заминки. – Я слишком тебя люблю.

– Ты – лучшее, что случилось со мной в жизни, – едва слышно ответил Б.Б. – Иногда я думаю, что пришел в мир лишь для того, чтобы явить ему тебя. И ухожу, сделав все, что должен.

– Я его убью. Если получится – он будет очень сильно мучиться. Если нет – просто убью.

– Моя девочка…

– Мне плохо, папа! Я не могу…

– Давай помолчим? – предложил Б.Б. – Мы ничего не изменим, и я хочу насладиться нашими последними мгновениями.

Эрна прикоснулась к руке отца и заплакала. А он улыбнулся, потому что уходил из мира, лежа рядом с той, кого любил больше жизни.

Он улыбался.

Потом перестал дышать, и Эрна завыла.

Упала на колени, обхватила руками дурацкий шлем, который не могла снять, и завыла, залепетала что-то бессвязно, судорожно гладила лицо и руки отца, пытаясь прижаться к ним щекой, но получалось лишь через пластик шлема, снова выла, не желая верить и даже – не желая жить.

Она вышла из дома лишь после того, как с лица исчезли следы слез. Вышла спокойная, прямая, как меч, и такая же холодная. И такая же опасная. Вышла последней, велев медсестре и сопровождающим уйти в оранжевый рукав первыми. Вышла, попрощавшись и оставив эту часть жизни позади. А покинув дезинфекционную камеру, жестко приказала:

– Дом сжечь.

– Но… – растерявшийся Гарибальди хотел сказать что-то прагматичное, вроде того, что рано или поздно с вирусом справятся, в особняке проведут дезинфекцию и им можно будет пользоваться, однако, посмотрев Эрне в глаза, передумал и кивнул: – Да, мисс Феллер.

– Прах отца пришлите на мой нью-йоркский адрес. Когда все закончится, я сама доставлю его в семейный склеп.

– А когда все закончится? – брякнул Гарибальди и услышал:

– Уже скоро.

И подумал, что Эрна Феллер абсолютно права: уже скоро.

* * *

– Ваша ненависть бьет мне в лицо. Я ее чувствую. И я ее принимаю. Вы проклинаете мое имя и желаете порвать на куски мое тело. Я это чувствую. Я это принимаю. Вы видите во мне убийцу, а я ведь даже не революционер. Не палач и не воин. Не жнец ваших жизней и не карающая длань. Я – ваш Орк, орки мои, я – ваш страх и ваша ненависть, чаяния и жажда, я – ваш проснувшийся разум и внезапный смысл вашей бессознательности. Я – это вы, орки, вынырнувшие из битума повседневности и удивленно посмотревшие миру в лицо. Я – ужас вашего удивления. Я – первое осмысленное действо в забытьи вашего существования. Вы не просили меня о том. И не спрашивайте: «Зачем?», потому что не я начал вас убивать, орки мои. Я пришел потом. Но чуть раньше, чем стал нужен… Чуть раньше. Поэтому, орки, я отвечу на другой вопрос: «Почему?»

С каждым разом его слушало все меньше и меньше людей, но в относительных цифрах становилось даже лучше: если за первым выступлением Орка следило примерно семьдесят процентов жителей Земли, то нынче рейтинг его выступлений не опускался ниже девяноста. Миллиарды ненавидящих людей послушно прилипали к мониторам и жадно ловили каждое слово, будто загипнотизированные невысоким крепким мужчиной, рассказывающим им о смерти.

Об их смерти.

По имени kamataYan.

– Меня зовут Бенджамин «Орк» Орсон, я такой же, как вы. Я не мог отменить революцию, потому что революция объективно назрела, и тяжесть ее потопа призвана изменить мир, хотите вы того или нет. Революцию придумали не вы, орки мои, и ее придумали не для вас. Вы – голодные, но вместе с тем – сытые, вам позволяли жрать, но не от любви, а чтобы зубы стали тупыми, когти – ломкими, а ярость – тусклой. Я снова сделал вас голодными, ведь голод – это не отсутствие еды, а приближение смерти. У меня не было другого выхода, орки мои, я должен был дать вам смерть, чтобы сделать голодными. За это мертвые меня возненавидят, а живые встанут под мои знамена. Ведь прошедшие kamataYan познают истину: сытый раб никогда не освободится.