Любовники - Джудит Крэнц

— Не хотел тебя тревожить, дорогая. Терпеть не могу тащить в дом служебные проблемы, но твой брат беспокоит меня. В пятницу, когда Зак звонил матери…

— Когда — что?

— Когда Зак звонил матери, как послушный сын, — он это делает пару раз в неделю…

— О господи, Вито! Дело плохо. Звонок матери — это последнее средство для нас обоих. Мы звоним матери только тогда, когда не хочется жить! О господи, да ты понимаешь, от чего ты пытался меня уберечь? И когда же ты собирался наконец мне рассказать о Заке? После того, как он пустит себе пулю в лоб?

— Саша, ты слишком преувеличиваешь, — терпеливо ответил Вито.

— Да нет же! Зак в глубочайшей депрессии!

— Вообще-то он уже давно сам на себя не похож, — задумчиво сказал Вито. — Десять месяцев назад я ездил в Кейлиспелл, и эти… изменения… уже проявлялись. Тогда это не сказывалось на работе, и я не стал придавать значения, а может, я тогда был слишком занят финансовыми проблемами и потому толком не заметил… нет, ты права, у него действительно депрессия.

— Десять месяцев? — переспросила Саша. — А я-то, я-то! Погрузилась в свои проблемы с Джошем, в этот дурацкий развод, а с родным братом даже не нашла времени пообщаться! Что ж, мы знаем, какую мерзкую, подлую сучку надо за все это благодарить.

— Да? Это кого же? — изумился Вито.

— Твою крошку Джиджи, вот кого!

— Эй, не бросайся такими словами! «Мерзкая, подлая сучка»!

— Прости, дорогой, но это так! И чем она теперь занимается, эта жестокая и коварная девица? Играет чувствами Бена Уинтропа. Теперь абсолютно ясно, что он ей нужен лишь как очередная добыча — чтобы скальп привесить к поясу. А бедняга Дэви Мелвилл! Его она затрахала до того, что парень ушел с работы!

— Погоди! Остановись! Джиджи все это время крутит романы один за другим, что для нее вовсе не характерно. Зак же, напротив, ни с кем не трахается, что для него тоже не характерно, следовательно…

— Интересно у тебя получается: твоя дочь «крутит романы», а мой брат обязательно «трахается»!

— Не перебивай меня, Саша, дослушай до конца. Джиджи и Зак все еще любят друг друга!

Саша не могла с ним не согласиться.

— Никогда себе не прощу, что не разобралась, в чем тут дело, раньше тебя, — с досадой произнесла она.

— И что будем делать?

— Исправлять положение, что же еще? — В голосе Саши зазвучала знакомая уверенность в собственных силах.

— Но каким образом? Ведь это длится уже почти год.

— Тем лучше. Если за год они не разлюбили друг друга, значит, это серьезно. — Саша прикрыла глаза и сосредоточилась. — Давай не будем ничего изобретать, а поступим самым традиционным образом.

— Завезем их на необитаемый остров и бросим там на неделю?

— Ах, дорогой, ты рассуждаешь, как настоящий мальчишка. Мы ничего не станем делать. Ты только намекнешь Заку, что Джиджи все еще его любит, а я намекну Джиджи, что Зак в нее по-прежнему влюблен. Только не в лоб! Не забывай: они не глупее нас с тобой.

— «Много шума из ничего»? Все по Шекспиру? Вот уж не думал, что это все еще срабатывает!

— Это срабатывало за десять тысяч лет до Шекспира и будет срабатывать, даже когда мы обживем Марс.

— А что, если с Джиджи и Заком этот номер не пройдет?

— Тогда и будем думать. Иначе мне придется позвонить маме и просить ее вмешаться.

Последующие после ссоры с Билли два дня Спайдер прожил в каком-то кошмаре, снова и снова повторяя про себя ее последние слова. Глаза его сузились и из голубых, как у викинга, стали темными от мрачной решимости; обычно открытое, сейчас его лицо приобрело жесткий оттенок, казалось, что губы стали тоньше — так крепко он их сжимал. Со своим заместителем Томми Тедером он был подчеркнуто вежлив, так что при всей самонадеянности к тому в душу стало закрадываться подозрение, не собираются ли его уволить. Три раза Спайдер самым заботливым образом справлялся у Джози Спилберг о ее племянниках и о том, как у них дела в школе, — раньше он никогда не проявлял к ним никакого интереса. И, наконец, он бил по тормозам, едва завидев желтый свет за двадцать футов до перекрестка.

Он перебирал в памяти все плохое, что видел от Билли за время их знакомства, — от обвинения в попытке ухаживания за Джиджи на основании одного невинного поцелуя, когда она обозвала его «половым членом без стыда и без совести», до попытки на три недели продлить ему испытательный срок в 1977 году, когда он приехал в Калифорнию и стал работать в ее магазине. О да, уже с первого взгляда он понял, какая она стерва, недаром он сказал тогда Вэлентайн, что никакие посулы не заставят его работать на мегеру, и ведь с тех пор ничто не изменилось, во всяком случае, и он, и Билли остались прежними. Какой же он был дурак, что женился на ней!

В середине третьей ночи, после сорока восьми часов самоуничтожающей злости, Спайдер проснулся. Ему приснилось, что он вновь на яхте, и ощущение румпеля в руках и бескрайнего океана перед глазами было настолько явственным, что он попытался восстановить в памяти весь свой сон от начала до конца, отчего на него нахлынули воспоминания о его плавании.

После смерти Вэлентайн, в 1980 году Спайдер купил небольшую яхту и с командой из двух человек отправился в плавание, стремясь заглушить свою боль каждодневной борьбой со стихией.

За два года, что длилось это путешествие, он написал всего два письма, и оба — к Билли. Матери он посылал открытки из разных портовых городов, по-настоящему же общаться ему хотелось только с одним человеком — с Билли. С ней одной он еще сохранял какую-то душевную близость во время своего бегства, из которого он вернулся, когда понял, что пережил свое горе и готов жить дальше.

Сейчас, лежа без сна, с широко открытыми глазами, Спайдер осознал, что испытывает непреодолимую потребность поговорить с Билли, объясниться с нею. Ни к одному человеку на свете он не мог бы сейчас обратиться за утешением после всего, что наговорила ему Билли, и всего, что он наговорил ей сам, это могла быть только сама Билли.

Спайдер помнил, как тогда, во втором своем письме к ней, он написал, что, когда вернется, ему не будет смысла возвращаться к бизнесу, ибо никогда не найти другого такого партнера, с которым ему будет так же интересно и занятно сражаться. Конечно, он писал это с далекого греческого острова в Эгейском море, но все равно, чтобы написать такие слова, надо было совсем лишиться серого вещества, думал Спайдер.

Он принялся мерить шагами комнату. Хотелось бы ему сейчас еще раз пережить ту депрессию, в какой он оказался, когда они поссорились с Вэлентайн из-за ее мистического любовника, еще задолго до их супружества. Тогда у него притупились все чувства и все хорошее в жизни словно подернулось серой дымкой — теперь же он понимал, что то была лишь жалость к самому себе, ощущение бесцельности дальнейшего существования.