Тени Чернобыля - Ежи Тумановский

Мы начали запаковывать добычу. Что не поместилось в рюкзаки, мы закрепили на байки. Предстоял нелегкий путь домой.

Так хорошо я не чувствовал себя уже очень давно. Скин даст за товар приличную сумму, пусть даже дав нам полцены. Я шел и размышлял, как потрачу деньги. Судя по всему, остальные, отупев от радости, тоже думали только об этом. Глупые улыбки блуждали по нашим лицам. Дань Атаману составит не больше десяти процентов, и то, он останется очень доволен. Мне хотелось смеяться и кричать, прыгать и палить в воздух, напиться вдрызг. Такого улова у нас не было никогда.

Мы потеряли бдительность и нас окружили. Восемь хантеров появились как из ниоткуда. Вперед вышел голова, Тундра. Мой брат. Тол, узнав его, подбежал и, радостно виляя хвостом, закрутился рядом.

– Хай, Длинный. Не тяжело? Может подсобить чем?

– Без тебя управимся.

Я прекрасно знал методы брата, знали их и мои напарники. Мою группу не пристрели из засады сразу только потому, что боялись попасть в меня. Все, кроме меня, достали оружие.

– Длинный, я не люблю разговоров, ты же знаешь. Отдавай товар. Тогда мы тебя и твоих отпустим, даже оставим Химере ствол.

Длинный прищурил глаза.

– Тундра, ты же понимаешь, я буду мстить. Одной половине твоих людей выпустим кишки, другой перережем глотки, — он навел ТТ на голову хантера, — Скажи своим чтобы бросили пушки на землю.

Ни один мускул не дрогнул на лице Тундры.

– Химера, стой и не дергайся, и пасть захлопни. Длинный, ты рискуешь. Не зли меня. Сейчас я буду считать до трех, потом мои бойцы разнесут твоих щенков к чертовой матери.

– На счет два я прострелю твою тупую башку.

– Ты жив только потому, что Химера в твоем отряде.

– Ты жив только потому, что Химера твой брат.

Они замолчали, сверля друг друга глазами. Так они простояли несколько минут, пытаясь взглядом разбить волю противника. Пистолет в руке Длинного начал слегка дрожать. Мой брат не выдержал первым.

– Как знаешь, Длинный, как знаешь.

Тундра пригнулся. Стоящий сзади него хантер выстрелил в Длинного из калаша. Бес и Корень попытались отпрыгнуть в стороны, но было уже поздно. Я стоял и смотрел, как на моих глазах умирают друзья. Длинный и Корень не мучились. Бес ещё дышал. Я, с трудом передвигая ногами, подошел к нему и опустился на колени. Он попытался что-то сказать, но, забулькав кровью, не сумел. Тогда он знаками показал мне, что хочет что-то написать. Я достал карту местности и карандаш. Он взял карандаш и коряво вывел «Уходи. Стань свободным». Рука его опустилась. Взгляд полный боли и отчаяния говорил больше чем тысяча слов.

К нам, бесшумно ступая, подошёл Тундра и вынув свой пистолет навел его на лицо Беса.

– Химера, отойди, испачкаю.

– Игорь не надо, прошу тебя, не надо…

– Я тебе не Игорь. Тундра. И меня из-за тебя, только что чуть не порешили.

Голос его был холоден и чёток, и каждое слово отчеканилось в моём мозгу на всю жизнь. Я поднял лицо на человека, бывшего когда то моим братом и поймал его взгляд. Взгляд этот был ещё холоднее голоса. Я зажмурился, не в силах выдержать этот мертвенный блеск. Грянул выстрел. Я открыл глаза и почувствовал, как два влажных ручейка проложили свой путь по моему лицу. Тундра отошел. Тол лизнул моего друга в лицо и непонимающим взглядом уставился на меня.

Фигуры людей, копающихся в наших вещах, расплылись.

Я поднял глаза вверх.

Небо было точно таким же, как если бы ничего не случилось.

Нашим матерям посвящается…

Она стояла, напряженно вглядываясь вдаль. Ветер растрепывал ее седые неухоженные волосы, спутанные и неаккуратно уложенные пучком на затылке. Кисти рук, как всегда сцепленные в замок перед грудью, нервно подрагивали, а глаза излучали тревогу и ожидание. Она возвышалась на вершине холма, откуда хорошо просматривалась дорога, по которой возвращались сталкеры после своих опасных походов. Да и ее исхудавшее тело, просвечивающее в лучах вечернего солнца, было хорошо заметно и со стороны тракта, и из поселка благодаря старомодному платью, что лохмотьями развевалось при каждом порыве ветра…

Никто не знал ни ее имени, ни настоящего возраста, ни места, из которого она пришла. Появившись здесь впервые, она поначалу пугала всех своей безмолвной стражей на холме, изо дня в день высматривая что-то с его вершины и не вступая ни с кем в разговоры. Некоторые особо пугливые пытались даже ее прогнать, но она всегда вновь возвращалась на свой пост. Она никогда ничего не просила, ни с кем не заговаривала и не отвечала на вопросы. Оставалось только гадать, каким чудом в ее немощном теле теплилась жизнь. Понятно было только одно — ее безумие.

Так шло время. Незнакомку называли нищенкой, полоумной, сумасшедшей, ведьмой, попросту дурой и относились к ней по-разному. Одни брезговали, другие плевали через плечо и крутили кукиш в кармане, проходя мимо, третьи оставляли еду на пригорке, четвертые строили догадки и предположения о ней. Но никто не понимал ее. Так было довольно долго. Пока не появился Монах.

Впрочем, Монахом он тогда еще не был. Молодой, совсем зеленый парень впервые отправился в Зону с отрядом матерых ветеранов. Что называется, балластом. Звание сталкера он еще не заслужил, так как был новичком. Такие часто гибнут при первой же ходке. Лет девятнадцати-двадцати от роду, он обладал глубокими темными глазами, излучавшими мудрость и силу. Был он высок ростом и широк в плечах, молчалив и спокоен лицом. Более ничем внешне парень не выделялся. В Зону его взяли, поскольку он шутя уложил в баре Клеща и Гнилого, которые решили «попрактиковаться» на салагах. Чистильщиков никто не любил в сталкерской братии, клан «Детей Зоны», принявший опеку над парнем, в этом ничем от других не отличался.

Группа состояла из пяти человек: четверо опытных «детей» и новичок. Когда вся пятерка выступила в путь, от отряда неожиданно отделилась долговязая фигура в капюшоне и устремилась к пригорку, на котором в предрассветный час уже одиноко стояла безумная. Мужчины тогда опешили — куда это молодой рванул? Тот же спокойно поднялся на вершину, встал на колени перед женщиной и тихо попросил:

– Благослови меня, матушка!

Тогда в первый раз услышали ее голос. Женщина вполне осмысленно посмотрела на парня, склонившегося перед ней, и осенила его крестным знамением:

– Храни тебя Бог, сынок! Возвращайся живым!

Крепкий, борцовского сложения Комиссар, бывший старшим в том рейде, глядя на эту картину, пошутил тогда: «Ну, прям монах с игуменьей!» Спутники рассмеялись и в шутку прозвали парня Монахом. Он ничего им не ответил и на их колкости не обращал внимания. Монах спустился с холма, оставив на его вершине припасенный ранее узелок с едой и свое старое имя, а затем присоединился к отряду.