Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

— Когда его тело доставил мне сюда констебль, я увидел, что оно все исколото и изрезано. Ран было очень много. Искромсан так, будто на него напал сам сатана. Клянусь, такого я в жизни не видел.

— Вы можете описать все это подробней? — спрашивает Эдвард.

— Живот был вспорот полностью, вот так, поперек. Грудь вся изрезана. Раны были очень глубокие, вот такой глубины.

Он расставляет большой и указательный пальцы примерно на дюйм с половиной.

— И еще на теле были вырезаны какие-то знаки.

— Вы помните, как они выглядели? — спрашивает Эдвард.

— Еще бы не помнить. Я пробовал их позабыть, но у меня ничего не вышло. Я никому не хотел об этом рассказывать, потому что ваш батюшка был хороший человек, миссис Девлин. Но знаки были такие, будто их оставил на нем сам дьявол.

— Вы можете нарисовать их?

Эдвард оглядывает комнату и видит, что в ней нет и следов письменных принадлежностей.

— Так, вы посидите, а я сейчас принесу бумагу и чернила… впрочем, нет, погодите-ка.

Он наклоняется над камином. Берет щипцы и достает ими покрытый пеплом кусок угля, потом вытирает гладкую каменную плиту перед камином.

— Рисуйте-ка вот здесь.

Огл берет предложенное Стратерном орудие для письма и опускается рядом с ним на колени. Рисует он неторопливо, слышно, как дождик мягко шуршит по крыше и уголь тихо поскрипывает по камню. Когда он заканчивает, Эдвард делает шаг в сторону, чтобы Анна тоже могла видеть.

Фигуры, нарисованные могильщиком очень похожи на знаки, которые Стратерн нашел на других телах, но совпадают не совсем: здесь она видит окружность с точкой посередине, тонкий полумесяц и вертикальную линию с полукружием сверху.

— Мне очень жаль, Анна, но я оказался прав, — говорит Эдвард.

Огл смотрит на нее снизу вверх, и на коричневом лице сверкают белки его глаз.

— Было еще кое-что, — говорит он. — Ему отрезали палец, мизинец.

В карете они сидят лицом к лицу, почти невидимые друг другу в густой тени.

— Забыл распорядиться, чтобы кучер поставил здесь новые свечи, — виноватым тоном говорит Эдвард. — Не подумал, что возвращаться будем так поздно.

Опустилась ночь. Под непрерывными струями дождя стены домов на пустынных улицах кажутся скользкими.

— Это не имеет значения, — отзывается Анна. Темнота ей нисколько не мешает. Ей уютно сидеть в карете доктора Стратерна, слушая шум дождя и неторопливое цоканье лошадиных копыт по каменной мостовой Уич-стрит. Давно уже ей не было так покойно. Бледное лицо Эдварда напротив, через равные промежутки времени освещаемое проплывающим мимо уличным фонарем, вспыхивает оранжевым светом и снова скрывается во мраке. Ей вдруг приходит в голову, что они вдвоем провели с ним целый день. Так долго она не бывала в обществе мужчины с тех пор, как умер Натаниэль. И самое странное то, что это вовсе не кажется ей странным.

Эдвард уже зовет ее просто по имени, у него получилось это легко и естественно, словно они давно уже близкие друзья. Между ними и вправду что-то произошло, хотя она и сама не поняла, когда это случилось, где и каким образом. Когда же? Когда они танцевали или еще раньше, в анатомическом театре, когда она излила ему свою душу, или даже еще раньше, когда они стояли у постели бедного мистера Хенли? Может быть, это случилось в самом начале, еще во время операции, когда они впервые заглянули друг другу в глаза? Но как может событие столь огромной важности порождаться вещами столь незначительными: мимолетным взглядом, коротким разговором, что с того, что оба они увлечены одним и тем же делом? Она и представить себе не могла, что влюбиться так легко, но, увы, выходит, так оно и есть.

Весь мир ее неожиданно изменился, да так неузнаваемо, что она не то что пожелать, даже предположить такого не могла. Впрочем, с ее стороны все это не совсем красиво. Всего несколько дней назад самым привлекательным мужчиной из всех, кого она знала, казался мистер Монтегю: умудренный опытом, обаятельный, остроумный, галантный. Но разве можно было бы, например, поделиться с ним воспоминаниями о самом мрачном времени в своей жизни или показать ему свою мать в ее столь неприглядном, болезненном состоянии? Ей и самой себе не объяснить, почему она доверяет доктору Стратерну, человеку, которого она едва знает… конечно, если не считать его живой ум в сочетании с интеллектуальной любознательностью, что она вначале по ошибке приняла за тщеславие. И лицо его теперь ей кажется столь же милым, как лицо по-настоящему близкого ей человека. Она пытается понять, что именно ей так нравится в его лице: ямочка под нижней губой, сильная линия подбородка, слегка асимметричный, но изящный нос, глаза, которые способны выражать столько разнообразных чувств! Все это вместе, и еще кое-что. Это замечательное ощущение близости, словно они давно знают друг друга. Каждый разговор с ним, кажется, берет свое начало в далеком прошлом, а конец его уходит в не менее далекое будущее.

Только сейчас серые глаза Стратерна затуманены, в них видна какая-то забота.

— Мне очень жаль, миссис Девлин. Я говорю о том, что мы обнаружили в связи со смертью вашего отца.

Ну вот, он снова называет ее миссис Девлин; впрочем, так тому и следует быть. Доктор Стратерн — человек почтенный и респектабельный, он не позволит себе пренебрегать правилами приличия. Да она и сама не хотела бы этого. У нее был целый день, чтобы подумать о возможных последствиях возникшей между ними привязанности, а для себя лично она может предвидеть лишь единственный исход: ее неизбежно ждет жестокое разочарование. Что с того, что он говорил, будто в основе его помолвки лежит глубокое чувство, она почему-то уверена, что деньги здесь играют не последнюю роль, это тоже не стоит недооценивать. Более того, он аристократ, а она к этому сословию не принадлежит. Такие мужчины, как достопочтенный доктор Стратерн, женятся не только для себя, но и для своих родственников. Разве он станет пренебрегать всем этим ради того, чтобы быть с ней? Даже если бы он и не был помолвлен с другой, разве он на ней женился бы? Она доверяет его суждениям, она может даже доверить ему свою жизнь, но нет, она не станет рисковать, подвергая его такой проверке.

— Спасибо, вы очень добры.

— Воображаю, что вы теперь чувствуете.

— Вообще-то я и сама не знаю, что я чувствую. У меня в душе сейчас столько чувств, и все такие разные, что кажется, они сейчас передерутся.

А тут еще это сложное чувство к нему.

— Мне было спокойней, когда я думала, что гибель моего отца случайна, что убили его непреднамеренно. А теперь…

Она в отчаянии качает головой.

— Теперь мне и самой понятно, что надо продолжать, но как?

— Я думал об этом. Я считаю, надо следовать принципам современной науки. То есть сначала тщательно изучить все факты и только потом выдвинуть версию.

Он энергично подается вперед.