Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

— Какая жуть.

— Это не призыв к жалости. Это… мы с вами из разных миров по положению, но из одного по признаку покалеченных. Не принимайте в штыки мою навязчивость, Тио, меня тянет к вам из жажды понимания, родственности духа и уважения. Будьте мне другом.

Я сняла перчатку с левой руки. Посмотрела на подсохшую, по сравнению с правой, кисть. И протянула для рукопожатия. Шариз не левша, да и пожимать не стал. Он аристократично поцеловал кончики пальцев.

— Мир, госпожа Тио?

— Я воевать с вами и не собиралась. Нам ресурсов побольше и побольше заказов, а еще раз в неделю хорошую посылку с продуктами в «Шкуры» — подарок всей мастерской. Если вы собираетесь со мной дружить, то я буду бессовестно этим пользоваться. Не обеднеете.

— Какая вы…

— Ага. Продажная девушка. А теперь замрите и не дергайтесь.

Кончики пальцев не сработали, но я все равно решила сделать вторую попытку, посерьезнее. Коснулась щеки Шариза, и ничего не случилось. Да, тут нужны руки Тактио с ее алыми узорами, а не мои морозные завитки. Колдунья жалела, что не могла целить душу, а я начинаю жалеть о ее даре. Я бы вылечила Мари, избавив от мук долгого и тяжелого заживления тела, поставила бы Шариза буквально — на ноги. И много таких, кому больно, кто подточен болезнью, а кто покалечен Слугами.

— Я что-нибудь обязательно придумаю, господин Шариз.

Я отказалась от угощения, от питья, уселась в кабинетное кресло, сняв пальто — жарко, когда долго и в помещении. Почувствовала, как устала и поняла, что больше всего хочу домой. Шариз хоть и упомянул навязчивость, но взял и оставил в покое, не пытался еще о чем-то поговорить, а ушел, оставив дверь открытой. Я сидела и смотрела в коридор, — Грима не пропустить.

И не пропустила. Он вышел из комнаты и зашел в кабинет быстрее, чем я успела подать голос о том, что здесь. Закрыл дверь:

— Сиди, Тио.

А дальше припал на одно колено, снял сапог и, как паутинку, разорвал ткань колготки. Посмотрел и дотронулся пальцами до моей голой ноги — там, где чернела полоса магического синяка.

— Болит? Я знаю, что ты терпишь и стараешься не замечать, но скажи, как есть — болит?

— Первые два дня болел как ушиб и кожу жгло, а сейчас уже ничего. Совсем. Только что вид остался. Что-то плохое, да?

— Да… этот удар должен был лишить тебя ног. Никто из Слуг не убил бы тебя, Тио, их задача — поймать, и не важно какой ценой. Покусанной, порезанной, поломанной или отравленной…

— А на коленях и с культяпками можно ползать. Ага…

Грим посмотрел на меня так, будто я ударила его в самое незащищенное место — а так и было: в глазах колыхнулось столько страха за мою жизнь, что ирония прозвучала жестоко.

— Тио…

— Что ты еще узнал?

— Идем.

Я быстро обулась обратно, подскочила за Гримом и через несколько секунд обнаружила себя перед Казом.

Управляющий сидел в комнате на стуле, привязанный к нему и руками и ногами. Как в пыточной какой-то, и сама комната вся в коврах и пустая.

— Он буйный что ли?

— С каждой ночью попыток больше. Он может навредить себе, и пока ищется решение, он содержится так.

— А ты с ним что сделал? Бедняга еле живой…

Каз приоткрыл глаза и приподнял голову:

— Это следы моей внутренней борьбы с волей хозяина, и пока я одерживаю верх. Если хотите еще что-то узнать, спрашивайте, пока держусь.

— Не узнать. Сделать. Попробуй разомкнуть его ошейник, Тио.

Да запросто! Я и со второй руки сняла перчатку, сразу прилепилась ладонями к мокрой шее управляющего и поморщилась только от брезгливости. Не к поту и немытому телу, а к тому, что эта дрянь под кожей зашевелилась как гадкая гусеница.

Узоры не появились. Но это еще ни о чем не говорило — я же не душу его целю, задача другая. Выходит, и способ нужно сменить. Ущипнула. Царапнула. Грим по моей просьбе ему даже руку развязал и Каз сам меня тронул за руку, прикоснулся к щеке и шее — бесполезно.

— А ну-ка, еще вариант… отпусти сопротивление. Сыграй в поддавки.

Жутко не стало. Он не преобразился в какого-то монстра, у которого злобой рожу перекосило, но перемену я заметила. Похожее я видела у казематных парней, когда столкнулась с ними под лунным светом. Кстати, там магический свет сестрички никак не помог избавить их от влияния Изверга. А, может, как раз на чуть-чуть и избавил, что я разглядела их страдающий человеческий облик за маской?

Да какая теперь разница…

Только дотронулась, как пальцы засияли. Белый узор, перетекший на кожу, сразу распустился сверху и снизу от черной татуировки и, слившись в середине, выжег ее. Каз какое-то время сидел неподвижно. А я невольно заулыбалась — как будто у невесты деталь наряда стащил и оделся в кружево. На растрепанном и несвежем теле, на крепкой и явно мужской шее такая нежность смотрелась смешно.

— Я не хотел травить вас.

— А то я не знаю. В лицо Безымянного видели?

— Нет.

— А золотых хорошо знаете? Есть кто из местных барончиков — девятнадцать лет, высокий, худой, черноволосый? Или из обслуги высокого ранга? Купить дорогую обувь в здешних магазинах ему по карману.

Увы. Каз покачал головой.

— Развяжите меня, пожалуйста.

Шаризу мы не докладывались. Грим быстро пошел на выход, я за ним, и хозяину дома я только успела махнуть рукой, когда увидела в холле:

— Спасибо! Зайду в гости, как будет время. И не забудьте о дружеском долге!

— Подождите, кортеж сейчас…

— Не нужно. — Бросил Грим.

Едва вышли на широкое крыльцо особняка, перекинул мне волосы наперед, застегнул их под пальто, которое я едва успела накинуть. Сказал:

— Держись.

И я обняла его мертвой хваткой за шею. Грим вплотную прижал к себе, сдавил за плечи и талию, а следующим мигом ветер ударил и лишил на какое-то время вдоха. Закрутило воронкой, уже знакомо и противоречиво — как будто и раздета и спеленута одновременно. И приземлились мы, к счастью, без падения.

— А почему меня в прошлые разы как перекати-поле крутило?

— Потому что ты не умеешь летать. А тогда, со мной, потому что сцепились как успели, а не как должно.

— Мари бы умерла, да? Если бы ты отдал ее ветру одну, а сам остался — не выжила бы?

Грим кивнул, чуть дернул губами и глуше добавил:

— Не с ее ранами. Однажды я, даже удерживая и зажимая самые глубокие порезы, не донес женщину живой до больницы. Сила ветра давит, и она потеряла больше крови за более короткое время. Несчастная оказалась обречена — погибла бы, если бы не пришел, и все равно погибла, когда попытался спасти… При любых ранах — одному человеку лететь нельзя.