Госпожа Сумасбродка - Фридрих Незнанский

– А время смерти можно определить по фильму, что шел по телевидению. С точностью до минуты. По репликам. У них же обычно все четко расписано, – добавил Денис, выходя за ними на кухню. – Слушай, дядь Слав, я вот думаю, может, Юрке позвонить? Опять ведь начнется катавасия с этими органами. А кто же Галине Ивановне поможет?

– Он у тебя что, вроде затычки? На все случаи жизни?

– Нет, но его нанимала, по сути, вот эта самая Алена. Защищать честь и достоинство Рогожина, хотя чего там было защищать-то?… Но все равно. А тут уже откровенное убийство, даже и сомневаться не в чем. Все записано – от и до. По идее, надо ехать и брать тепленькой, а, дядь Слав?

– Прямо вот так? Сейчас, среди ночи? И кто будет брать? Ты? Я? Тот следователь? Думай головой, – вздохнул Турецкий.

– Она там, на записи, – Денис качнул головой в сторону кабинет, – говорила, что завтра, в смысле уже сегодня, собирается лететь в Париж. В командировку. Ну а эта встреча у нее с ним была вроде прощания перед разлукой. Я так понял, во всяком случае. Вот я и подумал, что, если ее рейс где-нибудь с утра, можем опоздать.

– Да? Если ты считаешь, что уже слишком поздно, – заметил Грязнов-старший, – дай лучше совет следователю отпустить понятых. А то они битый час без дела маются. Дело свое сделали и пусть идут спать.

Но понятые – соседи Галины Ивановны, муж и жена средних лет – предложили забрать к себе на ночь Галину Ивановну. Все-таки оставлять ее до утра одну нехорошо. А они бы присмотрели.

– Пусть Галина Ивановна сама и решает, – сказал Грязнов-старший. – Как она, может уже что-нибудь решать?

Судебный медик сказал, что лучше бы, конечно, присмотреть. Хотя состояние, в общем, представляется ему стабильным.

Денис все-таки позвонил Гордееву, поднял того с постели. Но когда Юрий услышал о происшествии, вмиг проснулся и заявил, что сейчас же примчится.

И пока ехала труповозка, пока решали, как быть с Галиной Ивановной, с трудом приходящей в себя, подъехал Юрий Петрович.

Объяснять ему ничего не надо было. Ситуация вполне сходная с той, что сложилась вокруг Рогожина. Только здесь было абсолютно ясно, чьих это рук дело.

– А пистолет его собственный? – только и спросил Юра.

– Да, табельный, – подтвердил следователь. Он показал на стол, где в прозрачном целлофановом пакете лежал «макаров».

Гордеев взял пакет в руки, приоткрыл его, зачем-то принюхался и вдруг заявил:

– Это ее духи.

– Что? – удивился следователь. – Какие еще духи?

Все остальные непонимающе уставились на Гордеева.

– Ее духи, говорю, – уже раздраженно продолжил Юрий. – Я ж помню их. Еще с первого знакомства. А что, отпечатков пальцев, конечно, нет?

– Только покойного, – сообщил эксперт-криминалист.

– Наверняка она этот пистолет своим платком носовым обернула. Отсюда и такой сильный запах. Даже смазку и пороховой нагар перебивает. Так что зря она инспирировала самоубийство. Не тянет.

Турецкий невольно улыбнулся:

– Зато ты, Юра, совсем, вижу, не зря в Генпрокуратуре работал. Нюх не потерял. Никакая собака не нужна.

Непонятно было следователю, о чем они говорили, но он решил не влезать, тем более что генерал довольно внятно сообщил ему, что дело все равно заберут. А протоколы – вот они, пожалуйста. И потом, с этими фээсбэшниками лучше вообще не связываться. Все им не так. Туда не лезь, сюда не суйся, пусть сами, если хотят, и выясняют причины собственных разборок. Нет, нехорошее дело выпало на сегодняшнюю ночь…

Пришедшая в себя уже под утро Галина Ивановна вспомнила свой ночной кошмар и едва не отключилась снова. Подремывавший в кресле Гордеев – он уговорил остальных, что ему нетрудно здесь остаться, да вот и соседи, если чего, не откажут в помощи, а укол он и сам сумеет сделать или лекарство подать, – короче, все разъехались, а Юрий почувствовал шевеление и открыл глаза.

Галина Ивановна сидела на кровати, озираясь испуганно.

Он поднялся и подошел к ней. Женщина узнала его и вдруг горько заплакала.

«Пусть плачет, – думал он, не пытаясь ее утешать или останавливать. – Со слезами и горе постепенно растворится…»

– Как же я могла?… – неожиданно произнесла она.

– Вы о чем, Галина Ивановна? – участливо спросил Юрий.

– Да все театр этот проклятый… Сто лет не ходила и еще б столько ж не видела…

Мать казнила себя за то, что бросила сына и ушла одна в театр. А он в это время умер. Все было бы так, если бы не одно обстоятельство. Сынку-то было близко к сорока и под мышкой он носил служебное оружие. Так что никакой ее вины тут и близко не было.

Все это Юрии и стал неторопливо втолковывать Галине Ивановне.

– Значит, его убили? – еще больше ужаснулась женщина. – За что?

– Работа такая… Бандитам дорожку перешел. Я вот смотрю на фотографию, Галина Ивановна, – сменил тему Гордеев, – а ведь Женя на отца не очень похож. Значит, на вас в молодости?

– Да, Сережа не его отец. Он усыновил Женьку еще маленьким. А Женя знал об этом и никогда не спрашивал у меня, кто его настоящий папаша. Он был очень… щепетильным в семейных вопросах и искренне любил отца… Сережа…

Галина Ивановна снова заплакала, но уже тихо, как бы про себя. Однако слезы лились рекой по ее вдруг сильно постаревшему лицу.

– А кто был его отцом? – сам не зная, зачем это ему нужно, продолжал расспрашивать Гордеев. Может, для того, чтобы отвлечь старую женщину воспоминаниями от страшной правды.

– Он по стопам отца пошел, – наконец словно выдавила из себя Галина Ивановна. – Его папаша большой был мерзавец, прости меня, Господи, в КГБ работал. Здоровый был мужик, красивый, не откажешь. Но – сволочь. Людей ни во что не ставил. Вот и ушла я от него с Женькой маленьким. Не хотела, чтоб и он ненароком в отца пошел. Да он, видела, и стал другим человеком, хоть и на такой же работе. – Она задумалась, глядя на большую фотографию Сергея Сергеевича Осетрова – десятилетней давности, незадолго до смерти. И выглядел Женин отчим благородно, с седыми усами и бородкой настоящего ученого. С умными глазами за стеклами старомодных очков.

– А он жив, настоящий-то отец? – спросил Юра.

– Не знаю, – неохотно отозвалась Галина Ивановна. – Я никогда не интересовалась. Алиментов от него не требовала, Женьку к нему не привозила. Да тот, Федор-то, и сам никакого интереса к сыну не проявлял. В начале я настаивала, чтоб горшок об горшок и – навсегда, а после и ему, видать, понравилось. Даже и не искал…

– В КГБ, говорите, работал?

– Ага, Юрочка, – вздохнула Галина Ивановна. – Было там такое поганое 5-е управление. Вот в нем и работал…

– Федор? – переспросил Гордеев. – А отчество?

– Данилыч… Да какая разница, если Женька о нем так ни разу и не слыхал. Я сказала однажды, а он меня и послушался. Не спрашивал…