Ричард Длинные Руки - эрцпринц - Гай Юлий Орловский

Гонец ответил виновато:

— Он говорит, что главный должен разговаривать с главным.

— Тогда я должен говорить с Мунтвигом?

— Но Мунтвиг в другом месте, а здесь главный он.

Я махнул рукой.

— Да ладно, мне все равно. Лишь бы мои рыцари не сочли это умалением моего достоинства.

Сулливан проворчал:

— Какое умаление? Он же ползет к вам на коленях!

Мы выдвинулись из шатра гурьбой, уже никакого деления на принцев и непринцев, Зайчик подбежал на свист, бодрый и веселый.

Я поднялся в седло, в центре поля битвы между нашими лагерями высится на крупном коне человек в блестящих дорогих доспехах явно южной работы.

Арбогастр шел неспешно, мы с князем рассматривали друг друга с настороженностью и любопытством.

Когда мы приблизились, князь первым поклонился, но это, как я понимаю, долг чести и субординация, все-таки принц чуточку повыше князя.

Я ответил на поклон, вид у князя не просто усталый, а измученный. Доспехи, которые явно не удалось поправить за ночь, хранят следы вмятин, что значит их хозяин не прятался от схваток.

— Ваше высочество…

— Князь, — сказал я, — что вы хотите ответить на мое предложение сдаться?

Он взглянул мне прямо в глаза..

— Я бы хотел обсудить условия.

— Условия? — переспросил я изумленно.

— Да, — ответил он. — Мы уходим с развернутыми знаменами и не отдавая честь вашему знамени.

Я широко раскрыл глаза.

— Князь, князь… Такое еще можно предлагать, когда сдаете важную крепость или город с крепкими стенами… но что оставляете вы?

Он ответил ровно:

— Поле битвы. Оно остается за вами. Это значит вы — победитель. А мы, оставляя вам это место, признаем тем самым вас победителем. А себя, увы, проигравшей стороной.

Я помедлил, князь не лукавит, в самом деле уверен, что это по-рыцарски, он признает поражение, а это самое главное в мире благородных людей. Что делать, он все-таки в первую очередь рыцарь, это я еще и политик, а то и в первую очередь политик, мне мало самой победы, мне нужны плоды победы. А если честно, то эти плоды все-таки важнее самой победы.

— Сожалею, князь, — ответил я, — это неприемлемо.

— Вам мало победы?

— Нет, — ответил я, — как раз победы мне достаточно. Только это не победа, если вы уйдете с развернутыми знаменами.

Он посмотрел исподлобья.

— И что хотите вы?

— Капитуляции, — ответил я. — Полной и безоговорочной.

Он выпрямился, лицо стало гордым и надменным, даже усталость отступила под приливом праведного негодования.

— Мы никогда на это не пойдем!

— Жаль, — ответил я. — Вы могли бы поторговаться насчет сохранения жизней… Даже чтобы офицерам оставили личное оружие…

Он ответил гневно:

— Торговаться? Мы не торговцы, ваше высочество! Вам противостоят рыцари, исполненные праведной веры!.. Да, вы сейчас сильнее… Но там, где больше всего опасностей, больше всего надежды!

— Какой надежды? — спросил я. — Вы окружены. Как говорится, превосходящими силами.

— Чем больше опасностей, — отрезал он, — тем больше славы!

Я поклонился и начал поворачивать Зайчика.

— До свидания, князь.

Он даже не ответил, я унесся обратно, а если что и сказал, я уж не слышал.

Сулливан, Мидль, Макс и другие ждут с нетерпением, но никто ничего не спрашивает, блюдут достоинство.

Я сказал мрачно:

— Сдаваться отказываются. Что ж, самое время…

— Атакуем? — спросил Клемент.

Я покачал головой.

— Нет. Не хочу терять людей. Пусть это будет не эффектная атака, когда рыцари, презирая смерть, бросаются в смертельный бой и красиво гибнут, пусть это будет простое истребление противника… но я это переживу. Макс, готовь свою армию и начинай медленное наступление, как я тебе объяснял в Савуази.

Он сказал с готовностью:

— Ваше высочество!.. Мне всегда хотелось это наконец-то опробовать!

В лагере раздался звонкий рев труб. Отдохнувшие за ночь люди зашевелились, поднимаясь, начали собираться в боевые порядки.

В лагере противника особого движения не наблюдалось, там и так всю ночь простояли с оружием в руках, ожидая внезапного нападения, побеждающая сторона всегда спешит добить отступающего и павшего духом.

Трубы пропели снова, огромное пешее войско двинулось мерным шагом в сторону вражеского лагеря. Думаю, для тех это небывалое зрелище, когда несколько тысяч пехотинцев идут в ногу, в одинаковой одежде и с одинаковыми копьями, что смотрят остриями в небо, и кажется, что двигается чудовищное животное с поднятой дыбом шерстью.

Двадцать рядов копейщиков, за ними идут лучники, им за ночь пополнили запасы стрел. Конница держится в сторонке, готовая прийти на помощь, заткнуть брешь или выручить еще чем, но в любом случае решающая роль сейчас принадлежит Максу.

Принц Сандорин сказал тревожно:

— Ваше высочество, еще не было такого, чтобы пешие войска шли в атаку, когда есть рыцарская конница!

— Теперь будет, — сказал я. — В войне всегда побеждает тот, кто первым применит удачные новинки.

— Считаете ее удачной?

Я покачал головой.

— Нет, конечно. Успешной — другое дело.

Он с сомнением покачал головой, а я косился на него и на лица военачальников и не понимал, как можно не видеть такую простую и ясную вещь, что этот плотный строй копейщиков ну никак не пробить коннице, если та не успеет ударить раньше, чем те займут позицию.

Правда, у копейщиков заняты обе руки, длинные и толстые копья надо еще удержать, потому они уязвимы для стрел, однако наши стрелки из дальнобойных луков не позволят чужим приблизиться на дистанцию выстрела.

Альбрехт, все понимающий и быстро схватывающий, тоже явно подумал о таком, сказал с облегчением:

— Как хорошо, что их лучники не таскают на себе доспехи!

— Наши тоже, — пробормотал я, — но до наших нужно еще добраться…

— Чего мы не позволим, — проговорил он медленно. — Это непривычно, однако… ваше высочество, что-то в этом есть. Однако же это против всех законов войны!

— Законы пишут люди, — напомнил я.

Он зыркнул на меня с испугом и уважением.

— Хотите поменять? Никак не привыкну к вашим…

— Ни в коем случае! — ответил я, взглянул в его непонимающее лицо и пояснил: — Совсем наоборот!.. Чем дольше законы воинской тактики будут оставаться неизменными, тем дольше буду я одерживать победы.