Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Нелли Шульман

Мэтью поддерживал аналитиков, утверждавших, что японцы не обладают достаточными силами для одновременной войны на двух театрах сражений. Сняв пилотку, он пригладил светлые, коротко, по-армейски, стриженые волосы:

– Надо Меиру позвонить. Я ему говорил, что девятого февраля вернусь. Связаться с метрдотелем, в «Вилларде», чтобы нам столик оставили… – кузен попросил разрешения привести гостью. Мэтью хмыкнул: «Неужели у него девушка появилась?». В разъездах по стране у Мэтью на подобное времени не оставалось. Посмотрев на изящно одетых женщин, на стройные ноги, в дневных, скромных юбках, он вспомнил, что с осени ничего не случалось. Тогда к нему в последний раз приходила уборщица, на старой квартире.

– Мистер Нахум обещал об этом позаботиться… – Мэтью пошел в мужскую уборную. Кузина Констанца, по его мнению, была либо в Советском Союзе, либо в Германии. В Америке ее следов Мэтью не нашел, а искал он тщательно:

– Вместе с Майораной, или без него… – майор Горовиц заперся в кабинке, – впрочем, мистер Нахум не скажет о подобном. Может быть, он и сам не знает. Хотя вряд ли… – здесь оборудовали тайник для связи. Сначала его хотели сделать в зоологическом саду, но вход в парк не всегда был открыт. Плитка на стене, за унитазом, ничем не отличалась от остальных. Достав армейский нож, отсчитав нужное количество бежевых квадратиков, Мэтью подцепил нижний правый угол. В тайнике лежала записка. Прочитав бумагу, Мэтью выбросил ее в унитаз. Перед отъездом, он сказал куратору, что появится в столице девятого февраля.

– Здесь почти, как в Калифорнии… – Мэтью вымыл руки, – очень теплая весна. Мы отлично погуляем, у реки… – мистер Нахум ждал его на обед, в одном из ресторанов, на набережной Потомака. Мэтью посмотрел на часы. У него оставалось время принять душ, и переодеться. Вернувшись в фойе, майор немного постоял перед афишами, сделав вид, что изучает новые фильмы. Купив кофе навынос, Мэтью, быстрым шагом, пошел по Коннектикут-авеню, к апартаментам.

Холщовые зонтики трепетали под легким ветром. Полдень оказался совсем теплым. Девушки на палубах прогулочных кораблей, на реке, сняли жакеты. Мэтью тоже повесил замшевую куртку на спинку стула. Он пришел на встречу в темно-синих Levis, модели 501, в нарочито грубом, рыбацком кардигане, ручной работы, из Шотландии, и ковбойских ботинках. Пахло от майора Горовица сандалом, он расстегнул ворот белоснежной, льняной рубашки. Лицо покрывал ровный, здоровый загар.

В Калифорнии, Мэтью не упускал возможности позаниматься серфингом и поплавать в океане. Обнаружив, что даже физики с химиками празднуют Рождество, майор не стал терять времени зря. Позвонив в столицу, он получил разрешение съездить в Скалистые Горы. Армия выбирала место для будущей базы, где солдат обучали бы приемам войны в горной местности. Мэтью взял с собой лыжи. Остановившись в единственном, еле отапливаемом мотеле, в почти заброшенном городке Аспен, он отлично покатался, в полном одиночестве.

Холода майор Горовиц не боялся. В прошлом году, на Рождество, он ездил в Зеленые Горы, в Вермонте. Мэтью тренировался с ребятами из бригады 86. Они, единственные в армии, считались специалистами по тактике боя в подобных условиях. Мэтью спал на снегу и карабкался по ледяным, отвесным стенам. На совещании, в министерстве, он заметил:

– Это не моя вотчина, однако, нам бы пригодились особо обученные силы, на Аляске. Конечно, никто не станет ее атаковать, но мы могли бы набрать патрули, из числа местных жителей… – посмотрев на карту, любой бы понял, что если японцы и соберутся напасть на территорию США, то им легче будет сделать это на севере. Мэтью считал, что армия должна быть готова даже к неожиданному развитию событий.

Они с мистером Нахумом обнялись. Мэтью не видел наставника с прошлого года, они только обменивались весточками. Майор Горовиц понял, что соскучился. Когда до столицы дошли вести об убийстве Троцкого, Мэтью решил, что без мистера Нахума, или Петра, или их обоих, в Мехико не обошлось.

Эйтингон усмехнулся:

– Петра ты увидишь, мой дорогой, сегодня вечером.

Они заказали бостонский суп, с креветками, рыбу на гриле, и шардонне. Дома Мэтью подготовил конверт, для мистера Нахума. На каждой встрече куратор из посольства тоже получал подобный конверт. Дипломат передавал Мэтью другой, с наличными, потрепанными, неприметными, купюрами. Мэтью открыл депозитные счета в трех разных банках, в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анжелесе, консолидировав, как называл майор Горовиц, финансы. В силу своей должности, Мэтью не мог заниматься игрой на бирже. Впрочем, после разорения семьи, мужчине этого и не хотелось. Мэтью было достаточно, ежемесячных писем, с данными о балансах.

Он не гнался за богатством, такое бы выглядело подозрительно. Форд он купил трехлетней давности, часы носил простые, на стальном браслете. Мэтью сидел с коллегами по генеральному штабу за пивом, в баре, или ходил с ними на боксерские матчи. Он всегда, аккуратно, выплачивал свою долю расходов. В министерстве у него сложилась репутация тщательного, дотошного человека, может быть, немного сухаря, но честного, порядочного, и настоящего патриота Америки. В финансовом отделе Мэтью ценили, за подробные, вовремя сдаваемые отчеты о тратах казенных средств. За некоторыми офицерами долги по таким отчетам висели с первого президентского срока Рузвельта.

Полуденное солнце играло на коричневых волнах Потомака, освещало вход на Арлингтонское кладбище. Эйтингон смотрел на красивый профиль Мэтью, на длинные, темные ресницы:

– Он понравится Марте. Молодой, здоровый мужчина, обеспеченный… – Эйтингон понимал, что дочь Кукушки привыкла к роскоши. Он хмыкнул:

– Если она хоть немного похожа на мать, то товарищ Мэтью до смерти от нас никуда не денется. Марта мертвой хваткой в него вцепится. Кукушка такая, и Сокол подобным славился. Можно будет не присматривать за Пауком, у него появится жена… – Эйтингон надеялся, что девочка окажется хорошенькой. Ее фото в личном деле отсутствовали, Марту Янсон увезли из СССР полугодовалым ребенком. С тех пор она побывала в стране один раз, ненадолго. Эйтингон не мог послать кого-то из сотрудников в Монтре, втайне от Кукушки сфотографировать девочку. Институт Монте Роса был закрытым, учащиеся по улицам города не ходили. Эйтингон не хотел вызывать подозрений внезапно появившимся фотографом.

– Кукушка насторожится, если узнает… – шардонне пахло теплыми цветами.

Горская прошла проверку. Петр, подробно доложил Эйтингону, об устранении Очкарика. По его мнению, Кукушка и Очкарик, если и сталкивались, то в Германии, и давно. Воронов сказал, что она вспомнила Очкарика только по данным картотеки. Эйтингон, все равно, не мог избавиться от неприятного ощущение недоверия. Горская, со швейцарским паспортом, почуяв угрозу, могла в любой момент забрать дочь, опустошить счета «Импорта-Экспорта Рихтера», и скрыться в неизвестном направлении.

Эйтингон хотел привезти Горскую, с Мартой, в Москву из Берлина. В начале июня Кукушка встречалась с тамошними агентами. Она сообщила, в радиограмме, что Союз Немецких Женщин опять устраивает какую-то конференцию. Немецкие женщины, смешливо думал Наум Исаакович, скучали от безделья. Фюрер не одобрял работы после замужества. Профессиональные обязанности мешали матерям заботиться о семьях, что было их главной обязанностью.