Ты самая любимая - Эдуард Тополь

Вдруг он резко протянул руку к телефону и коротко сказал телефонистке:

— Кулича, управляющего Канским рудоуправлением! — А пока телефонистка соединяла, махнул всем офицерам: — Вы свободны!

Никто не знает, о чем он говорил с Куличем, офицеры успели услышать только первые фразы этого разговора:

— Товарищ Кулич, здравствуйте. Это подполковник Антоновский. Вы знаете, что свело в могилу 290 пленных японцев? Нет? Не знаете? Так я вам сейчас объясню!

После этого Антоновский говорил с Куличем еще сорок минут, причем иногда даже через закрытые двери и окна его кабинета офицеры, которые курили в коридоре и на улице, слышали его грохочущий партизанский голос и крепкие русские выражения.

Затем, закончив разговор, он вызвал к себе Крохина и Кедрова.

— Значит, так! — объявил он им. — Вы берете все эти документы и немедленно едете с ними в Канск к Куличу, он вас ждет. И возьмите с собой Ёсиду, он знает все детали этого дела.

Посланцы спешно погнали повозку в Канск. Управляющий Кулич действительно ждал их в своем кабинете. Он полностью соответствовал своей фамилии — был весь круглый, мягкий, гладкий, масленый и даже пушистый, как белый кот.

— С приездом, товарищи, — сказал он теплым голосом. — Я ждал вас. Хотите чаю? Сейчас Наташа даст нам чайку, и мы приступим к работе.

Очень красивая, молодая, стройная женщина с длинными русыми волосами встала в углу из-за письменного столика с пишущей машинкой и вышла, чтобы приготовить чай. Прибывшие осмотрелись. Кулич сидел в глубоком кожаном кресле, за большим и крепким письменным столом с тяжелым чугунным канцелярским прибором. За спиной у него был, конечно, портрет генералиссимуса Сталина, а на другой стене висела красивая картина работы японского художника Кисимото, которую прошлой зимой подарил Куличу майор Каминский. На картине был нарисован орел, который стремительно налетал на убегающего зайца. Какое-то неуловимое сходство было у этого могучего орла с мягким и масленым Куличем.

Прибывшие терпеливо и подробно объяснили Куличу причины, препятствующие выполнению нормы добычи угля, рассказали об условиях, в которых работают шахтеры, показали, насколько нереально составлены нормы. Разговор длился больше двух часов, Кулич, слушая, кивал головой. В конце концов он сказал:

— Я вас понял, товарищи. Оставьте мне все эти документы, я передам их в свой плановый и производственный отделы, и через неделю мы вам ответим официально.

И действительно, через неделю подполковник Антоновский зачитал подполковнику Якогаве и остальным офицерам новый проект договора Канского рудодобывающего комбината с лагерем, который пришел от Кулича. В этом договоре были совершенно удивительные пункты: «В случае если работа останавливается не по вине шахтеров, а в силу непреодолимых обстоятельств (прекращение подачи электроэнергии, поломка транспорта, некачественные взрывные работы и т. п.), шахтерам за все время вынужденного простоя выплачивается средняя зарплата… Все японцы, работающие в шахтах, получают продукты наравне с русскими шахтерами по повышенным нормам питания для работающих на подземных работах… Руководство производством и все работы на Южной шахте передать японским бригадирам и рабочим…»

Это была полная победа! Это была реализация самой большой мечты японцев — после, конечно, мечты о возвращении в Японию! Это был триумф партизанской тактики броска и натиска подполковника Антоновского! Он доказал, что даже при железобетонной советской системе централизованного планирования что-то все-таки можно изменить в соответствии со здравым смыслом.

Японцы кричали «Ура!», а Антоновский, подняв руку, грозно сказал:

— Но теперь, епёнать, попробуйте только не выполнить нормы! Особенно на Южной шахте! Я вас на всю Японию опозорю!

Но в голосе у него не было строгости.

Незаметно пожелтели листья березы, что стояла у ворот лагеря. А потом они и вовсе опали, как листки отрывного календаря.

Настало зимнее увядание.

Прошел целый год пребывания японцев в советском плену.

Правда, за этот год их жизнь тут разительно изменилась. Они стали жить в теплых бараках без вшей и клопов. Появился водопровод, заработали баня, хлебопекарня, прачечная. Производственные нормы были откорректированы и исправлены, японские бригады стали не только выполнять эти нормы, но, например, бригады Фукутоми и Хатанды, часто давали 125 % нормы! И снабжение продуктами японских шахтеров происходило теперь наравне с русскими. А когда японец перевыполнял норму, он получал спецснабжение. Но и это не всё! В каждой шахте японцы теперь развернули стахановское движение. Что это такое? Антоновский объяснил японцам:

— Еще до войны, во время первой пятилетки — пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, — в Донецкой области молодой шахтер по имени Стаханов в несколько раз перевыполнил в забое норму добычи угля, за что ему присвоили звание «Герой Социалистического Труда». После чего во всех республиках СССР шахтеры и рабочие последовали его примеру, то есть развернули, как у нас говорят, стахановское движение. И теперь даже вы, пленные японцы, тоже должны участвовать в этом движении.

Еще до приезда японцев в СССР у входа в контору шахты каждый день вешали на стену объявление с именами лучших шахтеров и результатами их дневного труда. Над этим объявлением был длинный красный кумач с надписью белой краской: «Все за героем Стахановым! Выполним пятилетку за четыре года!» Еще выше висели портреты Ленина и Сталина, убранные свежими еловыми ветками. Теперь на этой Доске почета все чаще стали появляться номера японских бригад и фамилии японских шахтеров.

Конечно, начальник лагеря и руководители шахт были довольны таким поворотом дел. Когда бригады возвращались с работы, Антоновский и его подчиненные стали выходить к воротам, и Антоновский с улыбкой сам слушал рапорты бригадиров об их сегодняшних успехах. Он пожимал руки бригадирам, желал им хорошего отдыха, спрашивал, есть ли больные или другие жалобы. На улицах Заречной и в поселке Ирша репутация японцев среди русских стала подниматься. И русские шахтеры начали уважать японских шахтеров. Если раньше многие из них смотрели на японцев свысока, пренебрежительно и даже презрительно, то теперь все стало иначе — многие русские рабочие и даже шахтеры перешли в подчинение к японцам.

— Эй ты, чурбан! Давай шевелись!

— Нажми, японать!

— Давай, давай! Работай, болван!

— Осел! Лентяй! Шевели ногами, ёптать!

Это можно было услышать везде — и в лаве, и в забое, и возле люка, и у транспортной ленты. Только теперь это японские шахтеры кричали на русских — теми же словами, какими раньше русские кричали на японцев. И русские не обижались, они были благодарны японцам за то, что те заставили начальство пересмотреть нормы, ввести плату за простои и другие изменения условий труда. К тому же они видели, что японские шахтеры работают отлично.