Память льда. Том 1 - Стивен Эриксон

– Честь? – перебил Брухалиан, его голос прозвучал так, будто железный клинок чиркнул по камню, глаза вспыхнули странным светом. – Позвольте от имени Фэнера, – глухим шёпотом продолжил Смертный меч, – высказаться на тему чести.

Широкий меч Брухалиана со свистом вылетел из ножен, клинок взлетел вверх и ударил в лицо Вестника. Хрустнула кость, брызнула тёмная кровь.

Гетол отшатнулся на шаг, усохшие руки метнулись к изуродованному лицу.

Брухалиан опустил оружие, в глазах его пылала глубинная ярость.

– Подходите, Вестник, и я продолжу свой комментарий.

– Я не могу одобрить… – прохрипел разорванными губами Гетол, – … твой тон. Мне остаётся лишь ответить на том же языке – и не от имени Худа. Уже нет. Это будет мой ответ – и только мой.

В каждой из затянутых в перчатки рук Гетола появилось по длинному мечу, клинки блестели, будто жидкое золото. Глаза Вестника сверкнули, будто отражая свет оружия. Он сделал шаг вперёд.

И вдруг остановился, поднял мечи для защиты.

За спиной у Брухалиана прозвучал тихий голос:

– Мы приветствуем тебя, яггут.

Смертный меч обернулся и увидел трёх т’лан имассов, каждый казался до странности нематериальным, будто замер за мгновение до того, как принять иной, новый облик. За мгновение, понял Брухалиан, до того как принять свой звериный лик. В воздухе разлился затхлый пряный запах.

– Этот бой – не ваше дело, – прошипел Гетол.

– Бой с этим смертным? – переспросил Бек Охан. – Не наше. Но ты, яггут, – наш.

– Я – Вестник Худа! Вы осмелитесь бросить вызов слуге Владыки Смерти?

Сухие губы т’лан имасса растянулись, обнажив зубы:

– Отчего нам колебаться, яггут? Теперь спроси у своего хозяина, посмеет ли он бросить вызов нам?

Гетол хрюкнул, когда невидимая сила дёрнула его назад, бросила в портал, который тут же захлопнулся. В воздухе на его месте ещё некоторое время вертелся маленьких вихрь, затем улёгся.

– Видимо, нет, – заметил Бек Охан.

Брухалиан со вздохом вложил меч в ножны и обратился к трёх заклинателям т’лан имассов:

– Ваше появление лишило меня удовлетворения, судари.

– Мы это понимаем, Смертный меч. Вы несомненно стоили друг друга. Однако мы давно охотимся за этим яггутом и обязаны были… вмешаться. Он не утратил своего умения ускользать от нас – и пошёл даже на то, чтобы преклонить колени на службе богу. Презрение к Худу делает тебя достойнейшим спутником.

Брухалиан поморщился.

– Хотя бы в том смысле, что увеличит ваши шансы подстеречь этого яггута, я так понимаю.

– Воистину.

– Значит, мы понимаем друг друга.

– Да. Похоже, что понимаем.

Ещё некоторое время Смертный меч пристально смотрел на трёх немёртвых шаманов, затем отвернулся.

– Я полагаю, мы можем счесть, что Вестник не почтит нас повторным визитом нынче вечером. Прошу простить мне неучтивость, судари, однако я бы желал вновь побыть в одиночестве.

Т’лан имассы по очереди поклонились, затем исчезли.

Подойдя к очагу, Брухалиан вновь обнажил меч. Он поставил затуплённый конец среди углей, медленно поворошил пепел. Вспыхнуло пламя, угли ожили, замерцали. Пятна и полоски крови яггута на клинке зашипели, почернели, а затем выгорели, будто их и не было.

Брухалиан долго всматривался в очаг, и несмотря на проявленную мощь освящённого клинка, Смертный меч видел перед собой лишь пепел.

Вверх, прочь из тьмы, отчаянная, заполошная борьба. Взрывные приступы боли, будто стена огня встаёт перед глазами, дрожащее эхо ран, разорванной, пробитой плоти – его собственной плоти.

Глухой стон – собственный – заставил его прийти в себя. Он лежал на наклонной плоскости, чувствовал под собой туго натянутую шкуру. Было движение – ложе подпрыгивало, покачивалось, цеплялось за что-то, но это движение уже стихло. Он открыл глаза и увидел, что лежит в тени. Слева виднелась каменная стена, рядом, можно дотянуться. В воздухе чувствовался запах лошадей, пыли и – совсем рядом – пота и крови.

Солнечный свет омывал здание слева, поблёскивал на размытых фигурах, которые там двигались. Солдаты, кони, невероятно огромные, поджарые волки.

Гравий захрустел под сапогами, и тень вокруг стала глубже. Моргая, Остряк поднял взгляд.

Лицо Скаллы осунулось, было покрыто пятнами засохшей крови, волосы свисали толстыми, неряшливыми верёвками. Она положила руку ему на грудь.

– Мы добрались до Капастана, – дрожащим голосом сказала Скалла.

Он с трудом кивнул.

– Остряк…

В её глазах появилась боль, и он внутренне похолодел.

– Остряк… Драсти погиб. Они… они его бросили, похоронили под камнями. Они его бросили. И Неток… Неток, тот милый мальчик… такой удивлённый, такой невинный. Я его сделала мужчиной, Остряк, – хоть это, по крайней мере. Умер – мы их обоих потеряли. – Она резко отодвинулась, пропала из поля зрения, но Остряк слышал быстро удаляющиеся шаги.

Появилось новое лицо – незнакомое: молодая женщина в шлеме, ласковое выражение.

– Мы теперь в безопасности, сударь, – проговорила она с капанским акцентом. – Вас магически исцелили. Я скорблю о ваших потерях. Все мы скорбим – «Серые мечи». Будьте покойны, сударь, демонам за вас отомстили…

Остряк перестал слушать, отвёл глаза, уставился в чистое голубое небо над головой. Я тебя видел, Драсти. Ублюдок этакий. Бросился наперерез этой твари, встал между нами. Я видел, будь ты проклят.

Труп под камнями, лицо во тьме, вымазанное пылью, никогда больше не улыбнётся.

И новый голос:

– Капитан.

Остряк повернул голову, с трудом выдавил слова из сведённой судорогой глотки:

– Всё, Керули. Ты на месте. Сделано. А теперь, Худ тебя побери, убирайся прочь с глаз моих.

Жрец склонил голову, попятился от бурлящей ярости Остряка, отодвинулся, затем исчез.

Чем горше жизнь, тем ярче слава.

Танцор

Вокруг раскинулись холмы, сложенные из костей, которые трещали и перекатывались под ногами яггута всякий раз, когда Гетол пытался подняться выше по склону. Кровь на изувеченном лице уже начала засыхать, но один глаз по-прежнему почти ничего не видел из-за бело-розового осколка кости. Пульсирующая боль ослабла.

– Тщеславие, – пробормотал Гетол потрескавшимися губами, – это не мой порок. – Он с трудом удержал равновесие и, шатаясь, выпрямился на склоне холма. – Непредсказуемые смертные, – даже сам Худ не смог бы предвидеть такую… наглость. Но, увы и ах! Лик Вестника разбит, а то, что разбито, следует выбросить. Выбросить…