Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - Лори Готтлиб

– Тогда перешли мне, и я прочитаю, – говорит она. – Ты не можешь заставлять меня вот так ждать!

Я улыбаюсь.

– Ладно, ради тебя я его открою.

Письмо шокирующее и предсказуемое одновременно.

Я зачитываю это Джен. Ли – это девушка, с которой мы с Бойфрендом познакомились независимо друг от друга и которую мы оба втайне считали раздражающей. Если бы мы до сих пор встречались, конечно, он бы поделился этой свежей сплетней. Но сейчас? Это настолько неуместно, настолько игнорирует все, что произошло между нами и на чем закончились наши беседы. Выглядит так, словно Бойфренд по-прежнему прячет голову в песок – а я свою уже достала.

– Это все? – спрашивает Джен. – Это все, что Детоненавистник собирался сказать?

Она замолкает, ожидая моей реакции. Я ничего не могу поделать, я потрясена. Для меня его письмо звучит ободряюще поэтично – прекрасный итог всему, что я узнала об избегании в кабинете Уэнделла. Оно даже читается как хайку: три строчки в пять, семь и пять слогов соответственно.

 Но Джен не считает это забавным – она в ярости. Не важно, что я ей рассказывала о моей роли в расставании – что хотя Бойфренд мог бы с самого начала быть более откровенным с самим собой и со мной, я также могла бы быть более откровенной с собой и с ним насчет того, чего я хотела, что скрывала – она все еще думает, что он мудак. Я вспоминаю, как пыталась убедить Уэнделла, что Бойфренд мудак; сейчас я осознаю, что пытаюсь убедить другого человека, что это не так.

– Что это вообще значит? – спрашивает Джен о письме. – Почему бы не написать: «Как поживаешь?» Он действительно такой бесчувственный?

– Ничего не значит, – говорю я. – Оно бессмысленно.

Нет смысла анализировать его, придавать ему значение. Джен возмущена, но я с удивлением обнаруживаю, что все это меня не расстраивает. Вместо этого я чувствую себя свободной. Мой живот расслабляется.

– Надеюсь, ты не собираешься на это отвечать, – говорит Джен, но я почти хочу ответить – поблагодарить Бойфренда за то, что он расстался со мной и не стал больше отнимать у меня время. Может быть, у его письма был смысл – на худой конец то, что я получила его в этот конкретный день, имело смысл для меня.

Я говорю Джен, что пойду дальше работать над книгой, но когда мы кладем трубки, я занимаюсь не этим. И не пишу Бойфренду. Ровным счетом так же, как я не хотела бессмысленных отношений, я не хочу писать бессмысленную книгу, несмотря на то, что она на три четверти готова. Если смерть и бессмысленность – предельные заботы, то понятно, почему эта книга, на которую мне плевать, так выводила меня из себя – и почему до этого я отказалась от прибыльной книги о родительстве. Хотя тогда я еще не до конца признавала, что мое тело плохо функционирует, что-то внутри говорило, что я должна понять: мое время ограничено, так что то, как я его проведу, имеет значение. Теперь в моей голове появляется еще одна мысль: когда я умру, я не хочу оставить после себя аналог письма Бойфренда.

Какое-то время я думала, что обойти тюремную решетку – значит закончить книгу, чтобы оставить себе аванс и получить возможность написать следующую. Но письмо Бойфренда заставляет меня задуматься, не трясу ли я те же самые прутья. Уэнделл помог мне отпустить историю о том, что все для меня сложилось бы иначе, если бы я вышла замуж за Бойфренда; нет смысла и держаться за параллельную историю о том, что могла бы принести мне книга о родительстве. И то и другое – лишь фантазии. Конечно, определенные вещи были бы другими. Однако в конечном итоге я все равно буду жаждать смысла, чего-то более глубокого. Прямо как сейчас, с этой глупой книге о счастье, которую, как сказал мой агент, я должна написать по всем практическим соображениям.

Но что, если эта история тоже неправильная? Что, если я на самом деле не должна писать эту книгу, которую, по словам моего агента, должна сдать, чтобы не столкнуться с катастрофическими последствиями? На каком-то уровне мне уже некоторое время известен ответ; теперь, внезапно, я знаю его с другого ракурса. Я думаю о Шарлотте и о стадиях изменений. Я решаю, что готова к «действию».

Я возвращаю пальцы на клавиатуру, на этот раз – чтобы написать письмо редактору издательского дома: «Я хочу расторгнуть контракт».

После краткого сомнения я делаю глубокий вдох, затем нажимаю «Отправить», и оно улетает – моя правда наконец мчится через киберпространство.

В Лос-Анджелесе солнечный день, у меня хорошее настроение, и я паркую машину на улице напротив офиса Уэнделла. Мне как будто не нравится быть в хорошем настроении в дни психотерапии – о чем тогда говорить?

На самом деле я знаю. Сессии, на которые пациенты приходят, не испытывая актуальный кризис и не задавая тему обсуждения, могут быть самыми откровенными. Когда мы даем свободу своему разуму, он переносит нас в самые интересные и неожиданные места. Пока я иду с парковки к зданию, где находится кабинет Уэнделла, я слышу песню, доносящуюся из чьей-то машины: Imagine Dragons – «On Top of the World». Проходя по коридору к кабинету, я начинаю напевать ее – а когда открываю дверь в приемную, замолкаю в растерянности.

Упс – это не приемная Уэнделла. Увлекшись песней, я открыла не ту дверь! Я смеюсь над своей ошибкой.

Я выхожу и закрываю дверь, затем оглядываюсь, чтобы сориентироваться. Проверяю номер на двери, который подтверждает, что я все-таки в правильном месте. Я снова открываю дверь, но то, что я вижу, совершенно не похоже на комнату, которую я знаю. На минуту я впадаю в панику, как во сне: где я?

Приемная Уэнделла полностью изменилась. Новый цвет стен, новое напольное покрытие, новая мебель и новые картины – потрясающие черно-белые фотографии. Исчезли вещи, которые мне казались позаимствованными из дома его родителей. Исчезли вазы с мерзкими искусственными цветами – на их месте стоит керамический кувшин и чашки для воды. Единственное, что осталось на месте – машина для белого шума; она создает завесу, за которой никто не услышит сказанного по ту сторону стены. Такое чувство, будто я попала в финальную серию одного из многочисленных шоу про ремонт, где помещение становится неузнаваемым в сравнении с несчастным первоначальным состоянием. Я хочу охать и ахать, как владельцы жилищ в этих передачах. Все выглядит прекрасно – просто и незагроможденно, но при этом немного экстравагантно, как сам Уэнделл.

Мое привычное кресло тоже исчезло, так что я сажусь в одно из новых – с броскими стальными ножками и кожаной спинкой. Я не видела Уэнделла две недели и полагала, что его отсутствие в офисе означает, что он в отпуске – может быть, даже в доме детства со своей большой семьей. Я представляла всех его братьев, сестер, племянников и племянниц, о которых узнала из интернета и пыталась нарисовать в воображении Уэнделла, отдыхающего с ними, дурачащегося с детьми или расслабляющегося с пивом на озере.