Мона - Дан Сельберг

Эрик почувствовал себя кошмарно одиноким. Самир долго смотрел ему в глаза. Потом он повернул его руку, раскрыл ладонь и вложил в нее небольшой плоский предмет. Когда Эрик опустил глаза, он увидел айпод. Собственный айпод. Самир сохранил его, когда охранник ударил Эрика.

— У рыцаря должен быть свой айпод.

Самир понизил голос:

— Я загрузил для тебя Седьмую симфонию Чайковского. Фантастическая композиция. Думаю, она тебе понравится. Может быть, она вернет тебе любовь. Помни мою семью. Мою историю.

Самир отпустил его руку и встал. Эрик остался сидеть на полу.

— Я обещаю.

Самир поднял руку для приветствия.

— Инша Аллах.

Он вышел через низкую дверь, оставив свет включенным. Снова раздался скрип от задвигаемого снаружи засова. Эрик посмотрел на маленький серебристый плеер в руке. Чайковский. Фантастическая композиция. Но у него не было наушников, поэтому послушать он не мог. Эрик придвинул колени к себе и попытался вспомнить какие-нибудь композиции Чайковского. Он раньше никогда не слышал о Седьмой симфонии. Странно. Он вдруг начал думать о Пятой. Она напоминала Пятую симфонию Бетховена, но у Чайковского не было такой жесткой структуры. Сначала основная мелодия. Неровная ми-минор. Ре-минор, которая вначале теряется за главной мелодией, но затем вырывается вперед. Эрик напевал для себя. Голос был слабым и дрожал. Бас понизился на октаву. Вторая секция звучала больше как классический Чайковский, мощный и яркий, с ведущими духовыми. Эрик услышал шум за дверью и скрип отодвигаемой щеколды. Дверь открылась, и он улыбнулся в проем.

— У меня, к сожалению, нет наушников, но я постараюсь помнить Чайковского.

— Особо нечего помнить. Гомосексуальная псина, испорченная холерой и водкой.

Внутренности сжались, когда Эрик встретился взглядом с Ахмадом. Эрик отпрянул в глубь камеры.

— С кем ты разговаривал? С Самиром Мустафом? Мне показалось, я видел, как он выходил отсюда.

Эрик рефлекторно посмотрел на айпод. На секунду дольше, чем нужно. Ахмад улыбнулся.

— Ты получил подарок?

Эрик сжал плеер в руке. Ахмад спокойно облокотился на стену и осмотрелся.

— Довольно грязное здесь место, но ничего лучше предложить не могу. Мы не рассчитывали запирать тебя тут. Мы подготовили для тебя гораздо более красивое помещение. Но вещи и обстоятельства изменились.

Эрик молчал.

— Значит, Самир был здесь и миловался с тобой? Подарил прощальный подарок? Не понимаю, почему все ходят с этими штуками в ушах. Идиотизм. Вы пропускаете все, что происходит вокруг. Не воспринимаете детали. Детали — это самое важное.

— Что вы собираетесь со мной сделать?

— Не люблю разговаривать с человеком, который не смотрит мне в глаза.

Эрик взглянул на него.

— Что я собираюсь с тобой сделать? Прежде всего я оставлю тебе эту ночь. Не люблю торопиться. Завтра рано утром мы поговорим. Не буду хитрить — тебе будет нелегко. Понимаешь, мне важно получить всю информацию. И я должен быть уверен, что ты говоришь правду. В моем мире есть только один способ гарантировать это.

Эрик не выдержал огненного взгляда Ахмада. Он снова опустил глаза на свои бледные руки. На свету он заметил, что на них много ссадин, а два сустава на левой руке покрыты запекшейся кровью. Ахмад шевельнулся, и что-то щелкнуло. Как будто оружие.

— Вытяни руку. Нет, не эту с музыкальной штуковиной. Другую. Пустую.

Сердце бешено билось в груди, когда Эрик после секундного сомнения медленно протянул дрожащую руку.

— Открой ладонь. Не шевелись.

Что-то пролетело по воздуху и тяжело упало на ладонь. Эрик посмотрел на маленький предмет. Матовая серая верхушка на блестящей меди. Пуля.

— Я тоже умею дарить подарки. Теперь она, наверное, выглядит угрожающе, но спустя несколько часов нашего разговора она станет самой ценной для тебя вещью. Этот кусочек свинца будет для тебя ценнее чистого золота. Когда она наконец придет, ты примешь ее с распростертыми объятиями.

Ахмад выпрямился.

— У тебя впереди долгая ночь. Позаботься о том, чтобы помириться со своим Богом.

Ахмад ушел, больше ничего не сказав. Перед тем как уйти, он выключил свет. Дверь захлопнулась, и щеколду задвинули обратно. В кромешной темноте был особый символизм. В одной руке лежал плеер. В другой — пуля. Бесконечная музыка и бесконечная тишина.

* * *

Ахмад Вайзи быстрым шагом шел по тоннелю. Он взглянул на часы — половина четвертого утра. Он знал, что Самир Мустаф, когда работал, часто выходил подышать воздухом в перерывах. Ахмад повернул к ступеням и быстро поднялся по согнутой стальной арматуре. Люк был открыт, и Ахмад вышел в темноту. Дул ветер, сильный ветер, несший острые песчинки. Ахмад поморщился и повернулся к ветру спиной. Тут он заметил одинокий силуэт, видневшийся на фоне костра. Самир стоял неподвижно, наклонив голову. Очевидно, руины защищали его от ветра. Слабый свет не позволял разглядеть, что он делал.

Может быть, плакал. Ахмад, задрав плечи, пошел к светящемуся огоньку. На Самире были одни тряпичные брюки, верхняя часть тела отсвечивала белым, ребра проглядывали через кожу. Они долго стояли, не двигаясь, бок о бок. Угли костра все еще слабо грели, их жар приятно ласкал ноги. Самир нарушил тишину:

— Что с ним будут делать?

— Будут допрашивать.

Самир потрогал обгоревшее полено носком сандалии.

— Что ты надеешься узнать?

— Как он взломал нашу компьютерную базу, с кем разговаривал.

— А потом?

— Потом? Выстрел в правое ухо. А может, в левое. Зависит от угла. Что ты делаешь здесь, на улице?

— Думаю о дочери.

В руке Самир сжимал маленький снимок, который взял у Эрика.

— Я пытаюсь вспомнить ее голос. Запах. Все так быстро исчезает. Цвета, детали. Все блекнет.

Ногой он подтолкнул полено в огонь.

— И еще я думаю о том, что я сделал, что мы сделали. Меняет ли это что-нибудь? Граната, взорвавшаяся у нас на кухне, никогда не исчезнет. Моя семья никогда не вернется. Я обещал отомстить, и я свое обещание исполнил. Но ради чего? Месть не заполнила пустоту в моем сердце.

Ахмад покачал головой.

— Ты неправ, друг мой. Пророк дает тебе право на возмездие. Его нельзя неверно истолковать. Право на месть уходит корнями далеко в прошлое. Вавилонские законы основывались на принципе «око за око, зуб за зуб».

— Священный Коран говорит, что прощение — это более великое деяние.

Ахмад язвительно рассмеялся.

— Ты утверждаешь, что прощаешь тех, кто забрал от тебя твою дочь? Твою жену?

Ахмад положил руку ему на плечо.