Достояние леди - Элизабет Адлер

От неожиданности Мисси закрыла глаза: тысяча долларов! Она рассчитывала не больше, чем на пятьсот – как раз на такую сумму, которой хватило бы на оплату обучения Азали.

– Я согласна, – произнесла она, широко улыбаясь.

Покупка была оформлена за несколько минут. Блаженно улыбаясь, Мисси взяла из рук продавца десять стодолларовых бумажек и направилась к выходу. На сердце было светло и легко.

Продавец дождался, пока восходящая звезда бродвейского шоу закроет за собой дверь, а потом снова внимательно стал изучать брошь. Сомнений быть не могло: эта брошь из собрания князя Иванова! Он зашел в кабинет и заказал телефонный разговор с Европой. Их соединили поздно вечером. Разговор был краток.

– Сэр, – прошептал продавец, прижимая к трубке ладонь. – Вы просили немедленно сообщить вам, если мне станет что-либо известно о драгоценностях Ивановых. Так вот, сегодня к нам в магазин принесли одну вещицу из этого собрания. Полагаю, что вам как собирателю сокровищ будет небезынтересно приобрести ее. Да, сэр, это поистине уникальная вещь. Брошь в форме родового герба Ивановых: бриллианты, рубины, сапфиры. Оправа – из платины. Брошь увенчана волчьей головой из чистого золота. Вас интересует эта брошь, сэр? Отлично. – Некоторое время продавец молча слушал, а потом произнес: – Да, да, сэр, конечно, помню. Эту брошь принесла одна молодая леди. Артистка из шоу-театра Зигфельда. Имя? Ее имя Верити Байрон, сэр. – Он выслушал реплику собеседника и, улыбнувшись, сказал: – Конечно, конечно, сэр. Ни одна живая душа не узнает об этой броши. До вашего приезда она будет лежать в моем сейфе. До свидания, барон Арнхальдт.

Наступил вечер премьеры. Мисси стояла за кулисами в своем полупрозрачном серебряном платье, облегающих колготках телесного цвета и в бриллиантах от «Картье»… На ногах ее были серебряные туфельки на очень высоком каблуке. Сотни раз надевала она их во время репетиций, тысячи раз – оставаясь одна, но все равно, привыкнуть к каблукам она никак не могла.

Незадолго до начала спектакля Зигфельд подошел к Мисси и, улыбнувшись, сказал:

– После такой рекламы вся публика будет смотреть только на вас, дорогая Верити. Вы не менее популярны, чем Фэнни и Габи. Впрочем, нет – Габи вы, пожалуй, даже обошли. Между прочим, очень жаль, что зрители не в восторге от этой девочки – мне она очень нравится… Извините за небольшое отступление – перейдем к делу. Главная наша задача – заставить их с нетерпением ждать вашего выхода. Нужно довести их любопытство до предела. Так что, милая Верити, вы будете выступать дважды – в самом начале второго действия и в финале. Для начала хватит. Я буду давать им насладиться вашей красотой по чайной ложечке. – Рассмеявшись, Зигфельд отошел.

В отличие от манекенщиц Элизы, девушки из театра Зигфельда не были подвержены греху зависти – они старались во всем помочь новенькой, давая ей разные полезные советы. Когда до начала второго действия оставалось несколько минут, девушки стайкой облепили Мисси и защебетали:

– Ничего не бойся! Стой, где тебе сказали, иди куда тебе сказали, улыбайся, когда тебе сказали. Вот и все. Все очень просто. Сама увидишь.

Артистические уборные были полны цветов. Каждой девушке поклонники еще за несколько часов до спектакля прислали свои букеты. На туалетном столике Мисси лежал огромный букет белоснежных лилий от Зигфельда– к нему была приложена записка с пожеланием успеха, пышная ветка сирени от мадам Элизы – в своей записочке мадам просила Мисси не забывать о том, как она восхитительна, и прямее держать спину, семь розовых роз в серебряной бумажке от Азали и большущая охапка весенних цветов от миссис Брэдфорд.

– Ну вот, – подумала Мисси, еще раз перечитывая записки, – все обо мне помнят, все меня любят. Что еще нужно в этой жизни?

Но в глубине души ей по-прежнему было очень страшно. Она жалела, что не сообщила о предстоящей премьере О'Харе. Если бы он сидел в зале, ей было бы гораздо спокойнее. Она послала пригласительные билеты Розе и Зеву, но боялась, что они так и не придут на спектакль, ведь за все это время она так ни разу и не выбралась в Нижний Ист-Сайд.

Перед самым началом представления к ней в уборную принесли еще один букет – двадцать четыре темно-красных розы на длинных стеблях. К букету была приложена записочка: «Желаю счастья и успеха. С любовью, Зев». Мисси с радостной улыбкой прижала розы к груди. Слава Богу! Зев не забыл ее!

Несмотря на отвратительную погоду – дождь лил как из ведра и улицы Нью-Йорка напоминали вышедшие из берегов реки – вся Сорок Вторая стрит и Бродвей были забиты лимузинами и толпами людей. Зеваки пришли поглазеть на знаменитых особ, пожаловавших на премьеру.

Ловко перепрыгивая через лужи, придерживая одной рукой намокшую шляпу, Роза Перельман пробивалась через густую толпу к входу в театр. На тротуаре перед входом шла оживленная торговля: перекупщики продавали билеты в партер по пятьдесят долларов за штуку.

Услышав, как дорого стоят билеты, Роза остановилась перед самыми ступеньками. Немного подождав, она уверенной походкой подошла к одному из хорошо одетых молодых людей, спрашивавших лишний билетик, и предложила ему свой билет на первый ряд. Молодой человек пытался было сбить цену, но Роза была непреклонна. Через несколько минут она стала счастливой обладательницей дешевого билета на галерку и поимела навар в пятьдесят долларов. Облегченно вздохнув, Роза направилась к входу.

Розе досталось место в самом уголке галерки, но отсюда была хорошо видна сцена, и Роза нисколько не расстраивалась. Рядом с ней сидели такие же, как она сама, зрители – бедно одетые, насквозь промокшие под дождем. Перегнувшись через бортик галерки, они смотрели на богатую публику, занимавшую лучшие места в партере. Казалось, своими роскошными нарядами они хотят затмить блеск театральных костюмов. Но Роза знала, что основное различие между ней и остальной публикой совсем не в красоте платья – все остальные пришли посмотреть новое шоу, она пришла увидеть Мисси.

Свет в зале погас, оркестр закончил увертюру и начал исполнять одну из новых мелодий Джерома Керна; занавес медленно поднялся, и взорам сотен зрителей предстал дворец из сказок «Тысячи и одной ночи»: сцена светилась золотыми и медными сосудами, танцовщицы были одеты в костюмы одалисок – полупрозрачные короткие шаровары и золотые безрукавки, на украшенном драгоценными камнями троне восседал халиф в огромной чалме, за его спиной замерли шесть пар невольников в высоких головных уборах с перьями и кривыми саблями в руках. Натуральные восточные ковры придавали сцене какой-то особенный таинственный дух. В изящных курильницах, стоявших вдоль рампы, дымились восточные благовония.

При виде этой красоты у Розы, как, впрочем, у всей остальной публики, дух захватило – никогда она не видела ничего подобного. На несколько часов Роза Перельман сделалась невольницей Флоренца Зигфельда, его великого таланта, позволившего ей хотя бы на короткое время подняться над суетой. Зигфельд отлично знал, что именно требовалось публике. Никто не мог выполнить эти требования так, как он… Благодарные зрители щедро оплачивали труды великого маэстро шоу-бизнеса.