Бить или не бить? - Игорь Кон

б) конкретные родительские практики могут по-разному влиять на поведение детей в зависимости от культурных контекстов, в которых эти практики происходят. Влияние любого наказания на конкретного ребенка зависит как от того, что считается нормативным, «правильным» в данной культуре, так и от того, как это воспринимает и какие мотивы приписывает родителям сам наказываемый ребенок. Главная переменная здесь – семейный и вообще нормативный контекст (Lansford, 2010).

Эти мысли развивает специалист по психологии развития и одновременно автор целого ряда сравнительных, кросскультурных исследований семьи, детства и юности из Дьюкского университета Дженнифер Лансфорд (Lansford et al., 2004; Lansford et al., 2005; Lansford, Dodge, 2008; Lansford et al., 2009). Позволю себе подробно изложить ее выводы.

Смысл, который дети придают телесным наказаниям, зависит от культурного контекста, в котором они применяются. Если физическое наказание является нормой в данной культуре, дети могут верить, что телесные наказания применяются в их собственных высших интересах, и это может служить буфером против негативных последствий телесных наказаний (Deater-Deckard, Dodge, 1997). Напротив, если телесное наказание в данном культурном контексте не является нормой, дети могут думать, что их родители себя не контролируют, и это отягощает последствия наказаний, заставляя ребенка считать, что родители его не любят. А поскольку, согласно теории атрибуции, ненормативный опыт имеет большую информативную ценность, чем нормативный, дети интерпретируют родительское поведение именно так.

Эти различия существуют как между культурами, так и внутри одной и той же культуры. Например, в афроамериканских семьях США телесные наказания считаются более нормальными и применяются чаще, чем в белых семьях, но поскольку эта практика для них нормативна, она не имеет для детей таких долгосрочных отрицательных последствий, как в белых семьях. Такие высокие корреляции между телесными наказаниями в раннем детстве и позднейшим девиантным поведением, как в белой среде, в афроамериканских семьях отсутствуют, подкрепляя мнение об их «безвредности». То же показало исследование материнских телесных наказаний в шести странах (Китае, Индии, Италии, Кении, Филиппинах и Таиланде). В странах, где телесное наказание более нормативно, оно вызывает у детей меньше отрицательных последствий, нежели там, где оно считается исключительным. Хотя более частое применение телесных наказаний коррелирует с более высокими уровнями детской агрессивности и тревожности во всех шести странах, самые высокие корреляции такого рода наблюдаются в странах, где телесные наказания наименее типичны (Lansford, Chang et al., 2005).

Каков практически-политический вывод? «Даже если эффекты телесного наказания зависят от контекста, в котором оно применяется, доказательств благотворного влияния телесных наказаний слишком мало, чтобы оправдывать их применение. Поэтому в глобальной перспективе вывод для закона и политики заключается в том, что общества обязаны предотвращать все формы насилия над детьми, включая телесные наказания» (Lansford, 2010).

К тем же заключениям приходят и новейшие кросскультурные исследования. Как пишут Карен Рипол-Нуньес и Роналд Ронер (Ripoll-Nunez, Rohner, 2006), чтобы полностью оценить влияние телесного наказания на детей, нужно учитывать не только частоту (или распространенность) и суровость (или интенсивность) наказания, но еще по крайней мере шесть других переменных:

– родительское объяснение или обоснование того, почему ребенок наказывается;

– срок наказания (сколько времени прошло после обнаружения проступка);

– предсказуемость наказания;

– воспринимаемая справедливость наказания;

– воспринимаемая заслуженность наказания;

– последовательность наказания (всегда ли оно осуществляется одинаково).

Все эти понятия многомерны и многозначны. Ронер особо подчеркивает, что «кажущаяся прямая связь между наказанием и плохой психологической адаптацией ребенка существенно уменьшается или даже исчезает, если мы принимаем во внимание опосредующее (то есть непрямое) влияние воспринимаемого родительского (материнского и отцовского) принятия/отвержения».

Социально-педагогические «уроки» Ронера не столь категоричны, как выводы Страуса, и сводятся к трем главным тезисам:

1) большую часть отрицательных воздействий на развитие ребенка производит не само по себе телесное наказание, а наказание, которое воспринимается ребенком как проявление его отвержения родителями;

2) культурные факторы не отменяют склонности детей ассоциировать частые и суровые наказания с родительским отвержением;

3) телесное наказание в любящих семьях, по-видимому, не имеет выраженных отрицательных последствий для психологической адаптации детей. Однако это не означает принятия телесного наказания в качестве первичной дисциплинарной техники, особенно с учетом того факта, что родителям доступны также многие нефизические дисциплинарные техники, такие как таймаут и объяснение (Rohner, 2006).

По сравнению со Страусом, Ронер выглядит конформистом, но это только кажется. Страус ставит перед обществом «отрицательную» задачу – устранение телесных наказаний, тогда как Ронер говорит о социальной необходимости ответственного и любящего родительства, причем отцовская любовь кажется ему не менее важной, чем материнская. Это более сложная задача, одними политическими мерами она не решается.

В этой главе я показал только верхушку айсберга. Чтобы оценить все его параметры, нужен сложный технический анализ соответствующих публикаций. Это далеко превосходит мои возможности. Но главное не в деталях.

Какая бы жесткая полемика ни развертывалась в мире по поводу телесных наказаний, ни один серьезный ученый-исследователь не говорит о них доброго слова. Почти все считают, что телесные наказания отжили свой век и должны уступить место другим способам социализации. Правда, одни думают, что это можно сделать уже сейчас, с помощью законодательного запрета, а другие – что это долгий и длительный процесс, темпы и формы протекания которого в разных странах и средах есть и будут неодинаковыми. Как социологу и антропологу вторая точка зрения кажется мне более убедительной.

Впрочем, даже для «радикала» Страуса законодательный запрет телесных наказаний – не красногвардейский штурм Зимнего, после чего всех несогласных родителей поволокут в кутузку, а лишь звено длительного процесса переубеждения и самовоспитания. «Юридический запрет телесного наказания был важным шагом в прекращении битья детей родителями в Швеции. Важно признать, что это было достигнуто не с помощью уголовного наказания, а путем информирования и помощи родителям. Если будущие правовые изменения в других странах попытаются покончить с телесными наказаниями посредством наказания пользующихся ими родителей, а не путем информирования и оказания родителям помощи в том, чтобы исправлять плохое поведение детей ненасильственно, это было бы несовместимо с социальными изменениями и гуманитарными целями, лежащими в основе движения против телесного наказания» (Straus, 2010).