Тайна одной саламандры, или Salamandridae - Дмитрий Владимирович Миропольский

потом начал возвращать себя в гармоничное состояние. Как – хрен его знает. Но поскольку он был уже частью всего вокруг, это всё потянулось за ним и тоже стало возвращаться в норму. Для гармонии требовался дождь, поэтому пошёл дождь.

Мунин потеребил свою бородку, словно проверяя, насколько она гуще, чем у китайца, и спросил:

– А со стариком что?

– Ничего. Выгреб у деревенских все деньги и уехал.

– Прямо все? – усомнилась Ева.

– До копейки, – подтвердил Одинцов. – Сказал, что добровольно переходить из правильного состояния в неправильное и становиться таким же плохим, как мир вокруг, – очень тяжело, а возвращать себе гармонию ещё тяжелее. Дед каждый раз, можно сказать, жизнью рисковал. Поэтому и цену ломил запредельную.

– По-вашему, Шарлемань стал плохим, чтобы потом вытащить на себе весь мир и сделать его хорошим? – скривился Мунин. – А для этого тучу вьетнамцев убил на островах, Моретти голову прострелил, Бутсму из окна выбросил…

– И отравил жителей Пон-Сент-Эспри. Остального мы просто не знаем, но наверняка это не всё, – добавила Ева.

– Вот именно, – подхватил Мунин. – Остального мы просто не знаем. А вы Шарлеманя защищаете.

Одинцов хмыкнул.

– Эк ты раздухарился… Не напомнишь, кто у нас такой шустрый, что первым заключил с ним сделку? И где тогда были Моретти, Бутсма и вьетнамцы?

– Защищаете, защищаете! – упрямо повторял Мунин, тыча пальцем в Одинцова.

Тот возразил:

– Я пытаюсь разобраться. А защищаю только Еву, тебя и Клару.

– Нас не нужно защищать, – тихо произнесла Ева. – Поздно уже. «Кинопс» действует. Надо просто показать Шарлеманю, что мы – команда, и Клара с нами. Тогда всё будет хорошо.

– Дитц фон Шаумбург, – отчеканил Мунин.

Одинцов изогнул полуседую бровь.

– Это кто? Родственник Клары?

– Барон из летописи четырнадцатого века. Дитц фон Шаумбург воевал против баварского герцога Людвига Четвёртого. Его с четырьмя ландскнехтами взяли в плен. Приговор стандартный: отрубить голову. Перед казнью по традиции спросили каждого о последнем желании. У солдат всё было по-простому: первый захотел мяса, второй – вина, третий – женщину, четвёртый – ещё чего-то. А фон Шаумбург потребовал начать казнь с него и помиловать ландскнехтов, если он пройдёт мимо них уже мёртвым.

– Весёлый мужик, – похвалил барона Одинцов и огляделся по сторонам в поисках урны, чтобы выбросить окурок.

– Не мужик, а дворянин! – строго поправил Мунин. – То есть желание, конечно, дикое, но традиция есть традиция, и Людвиг пообещал его выполнить. Барон построил четверых солдат в шеренгу, как в бою, отмерил шагами расстояние между ними, встал в строй пятым и склонился перед палачом…

Мунин умолк, заметив охранников у выхода с лужайки.

– Всё? – Одинцов поднялся. – Нам пора. Процедуры сами себя не сделают.

– Не всё, – сказал Мунин. – Когда фон Шаумбургу отрубили голову, он упал только после того, как прошёл вдоль всех своих солдат. Метров десять, не меньше.

– Без головы?! – Еве сделалось не по себе: то ли от мысли о загребающем ногами теле барона, у которого из обрубка шеи толчками выплескивается кровь, то ли от подступившего токсикоза. – Ужас какой, – пробормотала она, вставая.

Мунин же закончил историю на торжественной ноте:

– Герцог сдержал слово. Ландскнехты были помилованы.

– Повезло ребятам, – рассуждал Одинцов по пути к выходу. – Поели, выпили, с девочками развлеклись – и на свободу с чистой совестью. А Дитца жалко… Ты к чему его вспомнил?

– К тому, как защищают своих близких, – буркнул Мунин. – Я за всех вас даже мёртвым прошёл бы, сколько угодно… За всех, и за вас тоже, не ухмыляйтесь, – добавил он, глянув на Одинцова. – Но сейчас подвиги нам не помогут. Ева права, надо снова стать командой.

– Конечно. Ты, главное, голову береги, пригодится, – посоветовал Одинцов.

Он привык рисковать только собственной головой. А ещё его сильно интересовало то, что происходит в голове у Большого Босса.

Глава XLVI

История Одинцова про вызывателя дождя Шарлеманю понравилась.

– Вы хорошо уловили суть перенастройки мира, – похвалил биолог, заглянув к Одинцову в бокс во время капельницы. – Боюсь, ваши коллеги относятся к происходящему с недостаточным пониманием.

Ева и Мунин порой забывали, что в клинике их разговоры могут слушать где угодно и когда угодно. Одинцов помнил об этом постоянно. Более того, рассчитывал свои реплики так, чтобы заинтересовать Шарлеманя. Компаньоны уже лишились простора для манёвра. Одинцов пока ещё сохранял некоторую свободу действий, а жизненный опыт подсказывал использовать её, не откладывая.

Много лет назад спецназовские тренировки привели Одинцова на велотрек, и там ему довелось увидеть групповую гонку с участием членов сборной СССР. Мастера крутили педали, позволяя другим спортсменам по очереди вырываться в лидеры, а сами наматывали круг за кругом в ровном темпе. Одинцов раскусил их затею: ближе к финишу собраться в плотную группу, которую издёрганные соперники уже не смогут обойти; совершить совместный затяжной рывок – и без надрыва выиграть пьедестал целиком.

Порадоваться своей догадливости Одинцов не успел, потому что тренер сборной сорванным голосом заорал на подопечных:

– Какого хрена вы болтаетесь в заднице?! А если дождь пойдёт?!

Трек был открытым, хмурое небо над ним затянуло тучами. По правилам в случае дождя гонка немедленно прекращалась. Победителем объявляли того, кто лидировал к этой минуте.

Смышлёный Одинцов тогда накрепко запомнил: в любой момент может пойти дождь. Благоприятная с виду ситуация может перемениться, а безупречный план – рухнуть. Сильнейшие советские велосипедисты во многом превосходили соперников. У Одинцова перед Шарлеманем было единственное преимущество: Большой Босс пока нуждался в Одинцове больше, чем Одинцов в Большом Боссе. Но – в любой момент мог пойти дождь.

Одинцов не верил в систему, выстроенную Шарлеманем. Самая естественная, самая устойчивая форма в земной природе – пирамида. Если сыпать из ладоней песок, он сам собой образует холмик пирамидальной формы. Так устроен мир. Пирамиды египтян и майя сохранились лучше других древнейших сооружений человечества. Любая иерархическая система – это пирамида. Она жизнеспособна, пока опирается на широкое основание. Верхушку можно заменить или снести, но пирамида останется пирамидой. Если же пирамиду перевернуть и опереть на верхушку, то, какой бы жёсткой ни была конструкция, она обречена. Армия, которая опирается на одного гениального полководца, терпит поражение. Государство, которое опирается на одного гениального правителя, неизбежно гибнет. Наполеон, Чингисхан и целая вереница знаменитостей прошлого подтвердили это житейское наблюдение…

…а Шарлемань опрометчиво построил свою систему в виде перевёрнутой пирамиды, хотя сам же цитировал Жюля Верна: «Можно идти наперекор человеческим законам, но нельзя противиться законам природы». Этот промах Шарлеманя давал Одинцову надежду выйти победителем из схватки: помимо законов природы, других союзников у него не было.

Рассуждения о человеческом муравейнике, в котором Шарлемань отводил себе роль королевы-матки, представлялись Одинцову небезупречными. Муравейник – естественная