Татуировка наложницы - Лора Джо Роулэнд

Решетчатые стены беседки закрывали их от ветра; от угольных жаровен под покрытым татами полом поднималось ласкающее тепло. Свет фонаря падал на столики с разложенными на них письменными принадлежностями. На отдельном столе стояли закуски. На тиковой подставке были разложены традиционные подношения луне: рисовые пампушки, соевые бобы, хурма, дымящиеся благовонные палочки и ваза с осенними травами.

Господин Мияги театральным жестом взял кисть и протянул ее Рэйко.

— Не сочините ли первое стихотворение в честь луны, милая?

— Спасибо, но я пока не готова писать. — Рэйко нервно улыбнулась, ей хотелось отодвинуться от господина Мияги, но госпожа Мияги сидела слишком близко к ней с другой стороны. — Мне нужно время, чтобы подумать.

Но она была слишком напугана, чтобы думать о поэзии. Во время путешествия из Эдо присутствие носильщиков паланкина, стражников и двух детективов сглаживало ее страх перед господином Мияги. Но она не могла предвидеть, что место для наблюдения за луной расположено так далеко от виллы, где остались все сопровождающие. Ей пришлось пойти на это, чтобы не вызвать подозрения у даймё. Оказавшись в западне с убийцей и его женой, Рэйко пыталась унять подступающий страх. Лишь мысль о спрятанном в рукаве кинжале поддерживала ее.

Госпожа Мияги засмеялась, ее смех прозвучал хриплым взволнованным карканьем.

— Не торопите нашу гостью, кузен. Луна еще только встает. — Она была сама на себя не похожа. Обычно бледные щеки пылали, надменно поджатые губы кривились улыбкой, в глазах плясали крошечные отражения лампы. Ее неуемная энергия словно наполняла пространство беседки. Поигрывая кистью, она осклабилась. — Готовьтесь сколько вам угодно.

Надо же быть такой дурой, чтобы поощрять интерес своего мужа к другой женщине! Спрятав отвращение, Рэйко вежливо поблагодарила хозяйку.

— Быть может, вы хотите закусить, чтобы укрепить свои творческие способности? — осведомилась госпожа Мияги.

— С удовольствием. — Рэйко проглотила подступивший к горлу комок.

Мысль о еде в обществе Мияги вызвала новый приступ дурноты. Она нехотя приняла чашку чаю и сладкое пирожное с запеченным внутри желтком, символизирующим полную луну. Рэйко чувствовала себя пленницей, и это еще больше усиливало ощущение дискомфорта. Ей казалось, что ночь подступает со всех сторон, стирая следы, ведущие вниз по лесистому склону к тем, кто может ее защитить. Вокруг беседки была проложена узкая, покрытая гравием дорожка, за которой площадка отвесно обрывалась к каменистому берегу речки. Рэйко слышала, как далеко внизу шумит вода. Похоже, бежать отсюда можно только в пропасть.

Кроша лунное пирожное в тарелке, Рэйко собралась с духом и обратилась к хозяину:

— Прошу вас написать первое стихотворение, чтобы я могла последовать вашему примеру.

Даймё расплылся в довольной улыбке и, оглядев пейзаж, обмакнул кисть в тушь и начал писать. Через несколько минут он продекламировал:

Однажды луна поднялась над горным хребтом,

Заливая окрестности своим сияющим светом.

Я стоял у окна,

Лаская взглядом открывшуюся мне красоту.

Однако теперь старая луна побледнела,

Красота обратилась в пепел…

Я стою один в холодной, темной ночи,

Ожидая, когда снова придет любовь.

Он плотоядно взглянул на Рэйко, которой едва удалось скрыть отвращение. Даймё использовал ритуал наблюдения за луной в своих целях, нагло предлагая ей заменить убитую им любовницу.

— Блестящее стихотворение, — выдавила госпожа Мияги. Ее глаза лихорадочно горели.

Не обращая внимания на намеки господина Мияги, Рэйко ухватилась за крохотный шанс, предоставленный его стихотворением.

— Кстати, о холодной погоде. Вчера я ездила в храм Дзодзё и едва не замерзла. А вы вчера выходили на улицу?

— Мы в одиночестве провели весь день дома, — ответила госпожа Мияги.

То, что она обеспечивала своему мужу алиби на время убийства Шойэя, нисколько не удивило Рэйко.

— Я все же выходил ненадолго, — подал голос даймё. — А когда вернулся, тебя не было. — Затем он капризно добавил: — Ты ушла и бросила меня одного. Прошла целая вечность, прежде чем ты вернулась.

— О, вы ошибаетесь, кузен. — Голос госпожи Мияги стал еще резче. — Я занималась хозяйством на служебной половине. Если бы вы искали меня получше, то непременно нашли бы. Я все время была дома.

Рэйко постаралась не показать свою радость. Если даймё настолько глуп, что хоронит собственное алиби, то заставить его проговориться не составит труда. Рэйко откусила кусочек маринованной редьки. От резкого вкуса рот наполнился слюной, и сразу же пришла мысль о яде.

— Какая вкусная! — сказала она, едва поборов приступ тошноты. — И подумать только, какой долгий путь ей пришлось проделать, чтобы попасть на этот стол! Когда я была маленькой, нянька водила меня на причал Дайкона смотреть на баржи с овощами. Очень интересное место. Вы там бывали?

— К сожалению, не имели такого удовольствия, — поспешно вмешалась госпожа Мияги.

Даймё открыл было рот, но она взглядом приказала ему молчать. Он смутился и пожал плечами. Ясно, что даймё бывал на пристани Дайкона. Уверенная в том, что это он зарезал Шойэя, Рэйко скрыла усмешку.

— Почему бы теперь вам не попробовать написать стихотворение? — спросила госпожа Мияги.

Жалкая попытка не дать мужу выболтать то, что может дойти до сёсакана-самы сёгуна! Рэйко решила воспользоваться классической темой в своих целях. Она написана несколько иероглифов и прочла:

Луна, льющая свой свет на эту беседку,

Освещает и храм Канон в Асакусе.

Прежде чем она успела задать новый вопрос господину Мияги, тот, вдохновленный ее строками, продекламировал:

Ночью червь тайком пронизывает яблоко,

Птица в клетке песней выражает свой восторг,

Серебристо-молочные струи лунного света

Стекают с моих ладоней.

Но на кладбище все неподвижно и мертво.

Его откровенность и болезненная одержимость темой смерти пугали Рэйко.

— Асакуса одно из моих любимых мест, особенно в День Сорока Шести Тысяч. Вы ездили в этом году на праздник? — замирая, спросила она.

— Там слишком людно для нас, — ответила госпожа Мияги. Это постоянное вмешательство в разговор раздражало Рэйко, но она была рада ее присутствию, поскольку даймё наверняка не осмелится обидеть ее в присутствии жены. — Мы никогда не ездим в Асакусу на храмовые праздники.

— Но в этом году сделали исключение… разве ты не помнишь? — удивился господин Мияги. — У меня ломило кости, и ты решила, что лечебный дым из чана для благовоний перед храмом Канон облегчит мои страдания. — Он усмехнулся. — Смотри-ка, ты начинаешь терять память, кузина.