Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон

– Вива. – Тори выхватила у нее карандаш. – Ты слишком серьезная. Вот, поешь. – Она вложила ей в руку кусок бисквита.

Вива откусила немного. Бисквит был восхитительный – сочный, упругий, с терпкой лимонной глазировкой.

– Само совершенство, верно? – Тори смотрела с улыбкой, как она ест. – Теперь твоя душа точно запоет.

– Восхитительно. – Вива улыбнулась ей. Среди многих черт, которые нравились ей в Тори и, она это знала, которых ей будет остро не хватать после ее отъезда, был ее энтузиазм в отношении мелочей – лимонных бисквитов и негритянского певца Джелли Ролл Мортона, собак и закатов.

Энтузиазм. Вива поглядывала на гряду сланцево-серых облаков, проплывавших над ее головой. Какая ирония, что именно Уильям, сам напрочь лишенный энтузиазма, объяснил ей значение этого слова. Разумеется, на греческом.

– Это означает быть одержимым богом, – сказал Уильям своим ясным и четким голосом.

В тот самый вечер – они сидели в Сохо, в ресторане «Уиллер», и ели очень приличный шоколадный мусс – Уильям заявил, что страдание – это основа человеческой жизни, ее сердцевина. Что это один из немногих фактов, на котором сходятся буддисты и христиане.

Когда она возразила ему, что наслаждается многими вещами в своей жизни и порой не может дождаться утра, он лишь поморщился от вульгарности ее слов.

– Я не говорю, – продолжал он с раздражением, – про… ну там… кукол, лошадей или запах свежесваренного кофе, про все подобные вещи, о которых говорится в подобных случаях. Я говорю о настоящем и долговременном счастье. Убежден, что оно если и существует на свете, то его приносят работа и самодисциплина, когда ты не ждешь от других людей больше, чем они могут дать, потому что они обычно, так или иначе, подводят тебя.

Теперь она удивлялась, зачем она так покорно слушала его унылые лекции, раз часть ее души восставала против них и знала даже в то время, что они справедливы лишь частично. Конечно, замечательно, когда у тебя есть любимая работа, это всем известно, но это еще не все. Тут она снова подумала про Талику, как девочка танцевала на песке босая, держа в руках змея, несмотря на все свои утраты и невзгоды – иногда счастье бывает таким вот простым, нехитрым.

Она вытянулась на пледе, закрыла глаза и перестала думать об Уильяме. Как приятно после суеты и жары Бомбея дремать вот так, зная, что рядом с тобой твои подруги, видеть на веках красноватые узоры солнечного света, слушать шум ветра в маковках сосен, похожий на плеск ласковых волн моря. Уплывая в сон, она ощущала вкус лимона на губах и, прежде чем успела воспротивиться этому, почувствовала нежное прикосновение губ Фрэнка.

– Господи!

Она быстро села, задев локтем лежащую рядом Тори.

– Что с тобой? – сонно спросила Тори. – Пчела ужалила?

– Все в порядке, – ответила Вива, обхватив себя за плечи. – Все в порядке. Я чуть не заснула.

Она снова легла, но ее сердце бешено колотилось, словно она еле-еле избежала какой-то катастрофы.

Больше не надо думать о нем, приказала она себе и попыталась сосредоточиться на тех его чертах, которые ей не нравились. Прежде всего: слишком красивый, и какая-то пуританская частица ее самой подозревала, что это может привести к самомнению, тщеславию, беззаботности или лени, потому что такое преимущество перед другими несправедливо и незаслуженно, словно каждый день своей жизни, пока не уйдет в небытие твоя красота, ты достаешь из рукава пятую, незаконную карту. Она допустила, что, пожалуй, несправедливо забыла про печальные события в его жизни и о том, что он относился к своей профессии врача серьезнее, чем хотел это показать… и – о-о, одевался довольно небрежно, и волосы его, казалось, постоянно нуждались в стрижке. Но его улыбка, чудесная, неожиданная улыбка – она видела еще на пароходе, как от нее таяли женские сердца. Да, надо держаться подальше от него. Да, точно надо, ведь она не доверяет никому. Шарм – Уильям объяснил ей происхождение и этого слова тоже – шарм, сказал он, не какая-то там блестящая, поверхностная вещь, шарм означает способность наводить чары. Так, может, именно это она чувствовала, когда танцевала с Фрэнком, – легкое головокружение, легкую раскованность, но ничего такого, чего нельзя исправить. Пускай он наводит свои чары на слабых, думала Вива, погружаясь в сон. А ей, для того чтобы выжить, потребуются все силы.

Опять начался дождь. Возница подошел к ним и махнул рукой на другой склон долины, где собирались серые тучи.

– Проклятье! – воскликнула Тори. – Сейчас мы промокнем.

Серый пони резво бежал всю дорогу, и все-таки в отель они вернулись промокшие до нитки.

Они побежали под зонтиками к веранде. Вдруг Роза остановилась так внезапно, что Вива ударилась носом о ее затылок.

Возле двери стоял улыбающийся Фрэнк. На нем был тот же самый мятый полотняный костюм. Шляпу он держал в руке.

При виде его сердце Вивы оборвалось, а в следующий момент она его уже едва ли не ненавидела. Кто его звал? Явился сюда в самый разгар их отдыха, как будто он здесь кому-то нужен.

– Мадам. – Он склонился к руке Розы и слегка коснулся ее губами. – В Бомбее сейчас волнения. Я решил, что мне нужно приехать и проводить вас домой.

– Ой да ладно, Фрэнк! – У Тори покраснело лицо, с нее ручьями стекала вода. – Кого ты обманываешь? Я прекрасно знаю, почему ты здесь.

Вива сердито сверкнула на нее глазами и вонзила ногти в ее ладонь.

– Фрэнк, – холодно поинтересовалась она, – расскажи, почему ты приехал.

– Я заказал чай, – сказал он ей, – в гостиной; там и поговорим.

Они побежали наверх, быстро переоделись в сухую одежду и вместе явились в гостиную, где за окном дождь лил как из ведра. Фрэнк уселся спиной к огню и вытянул свои длинные ноги.

Появилась Банти с подносом, на котором принесла чай и булочки. Она переоделась в цветастое платье – первое со времени их знакомства – и слегка припудрила свои обветренные щеки. В душе Вивы опять забурлила злость. Да как смеет этот тип держать себя так самоуверенно, так раскованно? Ведь он же чувствует наверняка, что пульс в доме участился после его появления.

Банти протянула Фрэнку чашку чая – самому первому – и суетилась с булочками и джемом для него. Вива слушала тиканье старинных часов, висевших у окна, а потом поняла, что он глядит на нее поверх чашки. Смутившись, она отвернулась и стала рассказывать Банти, какая у них получилась интересная поездка. Спросила ее про варакушку, о которой прочла в определителе птиц. Они что, такие же бойкие, как английские дрозды?

Как она фальшивила – даже сама это понимала, – словно чья-то незамужняя тетка.

– Да, они замечательные, просто великолепные. – Банти слышала все это миллион раз от других гостей, и ей явно хотелось поговорить с Фрэнком о его докторской работе, как она это называла. – Надо же, вы действительно работаете в бомбейской больнице! – восхитилась она, словно он спустился в последний круг ада. – Какой вы молодец, честное слово! Вы из тех, кого туземцы называют нисвартхи?