Улыбка Афродиты - Стюарт Харрисон

– А вот здесь меня совесть не мучит! – презрительно отмахнулся Каунидис. – Когда у вашего отца случился инфаркт, Шмидт пробовал шантажировать меня. Говорил, что, если я хорошо заплачу ему, он уедет и никто ничего не узнает.

– Неправда! – заявил я. – Отец уже знал.

– Шмидт предал вашего отца. – Каунидис жестом повелел мне подойти к окну, продолжая держать Алекс между нами. – Вы приехали один, – сказал он, поглядев на пустую дорогу.

– Откуда вы знаете, может, прежде чем поехать сюда, я позвонил в полицию?

– Вряд ли, – снисходительно улыбнулся он, – иначе Мирос Феонас уже был бы здесь. Вероятно, вы считаете, что справитесь в одиночку. Насколько мне известно, у вас есть пистолет. Отдайте его, пожалуйста, мне!

– Оставил в машине. – Я широко развел руки.

– Обижаете! – упрекнул меня Каунидис.

– Проверьте сами.

Он усмехнулся этому предложению, заподозрив подвох, но подтолкнул Алекс вперед.

– Выверни-ка ему карманы! – приказал он девушке, твердой рукой направив на нас пистолет.

Она вопросительно посмотрела на меня. Я сказал, чтобы она не стеснялась. Алекс нерешительно порылась в моих карманах, словно ожидая, что у меня есть какой-то хитроумный план, но ничего не обнаружила. На ее лице появилось озадаченное выражение.

– И опять вы меня удивляете, – сказал Каунидис. – Я полагал, что жажда мести пригнала вас сюда. Или, может, это бесшабашная юношеская глупость? – Он холодно взглянул на Алекс. – Так, Роберт? Вы пришли спасти Алекс, даже несмотря на то, что она предала вас.

– Так же, как Юлия предала вас?

Каунидис не удивился, что я знаю об этом, но Алекс смотрела на меня с недоумением.

– А он что, не рассказал тебе? Алекс, у него в доме есть комната, полная фотографий твоей бабушки, когда она была девушкой. Он был влюблен в нее.

Алекс повернулась, не веря своим ушам:

– Я ничего не понимаю.

– Поначалу я не мог сообразить, почему он выставлял Хасселя карателем и убийцей, – сказал я и обратился напрямую к Каунидису: – Но когда увидел эту комнату, я понял, что вами движет чувство мести. Вы хотели наказать Юлию. Причинить ей боль. Сделать так, чтобы жители Итаки ее ненавидели.

– Ей повезло, что она осталась в живых после того, что натворила! – злобно произнес Каунидис. – Если бы она не сбежала на Кефалонию, собственный отец убил бы ее.

– А что она сделала, кроме того, что спасла человека, в чьи объятия была брошена почти насильно?

– Она была фашистской шлюхой! – Пистолет в руке Каунидиса задрожал. – Она знала, что я люблю ее. Ее отец не хотел, чтобы я женился на ней. Моя семья была бедной.

Каунидис с такой ненавистью посмотрел на Алекс, что она отшатнулась от него.

– Вы должны понимать, Роберт, как я себя чувствовал. Я наблюдал, как вы с Димитри пыхтели, бегая за Алекс, как кобели за сучкой, у которой началась течка. Она дурила головы вам обоим. Она предала вас так же, как ее бабка предала меня с этим фашистским ублюдком!

– Вы ошибаетесь. – Я покачал головой, – Юлия любила Хасселя, но никогда не спала с ним.

– О чем вы говорите? – спросила Алекс.

Я не отводил взгляда от лица Каунидиса.

– Посудите сами: простая греческая девушка, воспитанная в традиционной семье. К тому же Юлия была глубоко верующей, и правила поведения семья вбила ей в голову еще до того, как она научилась ходить. До встречи с Хасселем она никогда не оставалась наедине с мужчиной. Ни за что не поверю, что она могла так сразу взять и измениться.

– Она охотно пошла с ним в тот день! – перебил Каунидис.

– Да, потому что хотела спасти его. Но это не значит, что она спала с ним. Юлия сказала своей дочери, что ее изнасиловали.

Каунидис заколебался. В его глазах промелькнуло сомнение, может понимание, хотя он не был готов признать то, что, как я знал, было правдой.

– Она солгала.

– Это версия Алекс, – она думала, что ее бабушка так защищала свою семью. – Я посмотрел на Алекс. Мне было неприятно, что ей придется узнать правду. – Алекс, ты говорила, что, умирая, твоя бабушка продолжала любить Хасселя, и это по прошествии стольких лет! Могло ли такое случиться, если бы он изнасиловал ее? Ты оказалась частично права: она защищала не семью Хасселя – она защищала твою мать.

Ее замешательство начало проходить. С возраставшим ужасом Алекс смотрела на Каунидиса, заподозрившего правду, которую все эти годы от него заслоняла ненависть.

– А что было потом? – спросил я его. – После того, как вы скрылись с мыса в ту ночь? Вы отправились к ней? И рассказали, что Хассель мертв? Человек, которого она любила, погиб.

– Да, я рассказал ей, – ответил Каунидис, но его голос вдруг зазвучал неуверенно, хотя он и продолжал держаться за вымысел, который пестовал в себе все эти годы. – Я сказал ей, что видел своими глазами, как разлетелись его мозги.

– Могу поспорить, что вы наслаждались, рассказывая об этом Юлии. Это была ваша месть. Но вам этого было мало. Ведь она все равно продолжала любить его. Это вы увезли ее на Кефалонию? – Я заметил, что не ошибся. – Несмотря ни на что, вы не хотели, чтобы ее убили. Вместо этого вы изнасиловали ее.

Каунидис замотал головой, но в его молчаливом отрицании не было уверенности. Он посмотрел на Алекс. Рука, державшая пистолет, опустилась.

– Хассель был порядочным человеком, – продолжал я. – Он не стал бы спать с Юлией, даже если бы она согласилась. Он понимал, какими будут для нее последствия. По пути сюда я размышлял, почему она ничего не сказала вам. А ведь она не сказала, так? Возможно, потому, чтобы вам было мало вашей мести. Она вынесла все, что вы сделали с ней, и до конца жизни ненавидела вас. Но она выжила и уехала в Англию, где родила дочь. Вашу дочь.

Каунидис согнулся, словно на него внезапно навалилась огромная тяжесть. Пистолет с гулким стуком упал на пол. Его лицо побледнело, как у мертвеца, от ужасного осознания того, что он натворил. Он разбогател, но у него никогда не было детей, и он никогда не был по-настоящему счастлив. Да, когда-то у него была жена, но его единственной любимой женщиной оставалась Юлия. Злоба превратила его любовь в ненависть, которая по большому счету отравила его жизнь больше, чем жизнь Юлии.

И все время у него был ребенок, которого растила Юлия. А Алекс была его внучкой. Он видел перед собой живое доказательство напрасно прожитой жизни. Его плоть и кровь, которая смотрела на него с ужасом и отвращением.

Последний удар судьбы оказался для него слишком сильным. Свет потух в его глазах. Казалось, он умер у нас на глазах. Мы не пытались остановить его, когда он, с бледным как смерть лицом, проковылял к выходу из церкви. В дверях он задержался. Мне подумалось, что он оглянется, но он вышел наружу и исчез.