Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Царь служил заменой шамана — он воспринимал «остроухую, остроглазую» мудрость призраков и духов, восстанавливал связь с небом, которая могла прерваться из-за беззаконий тяжелого времени[604]. Однако следует помнить, что оракулы опирались на иную технологию установления истины, нежели шаманы, впадавшие в транс[605]. Указания, полученные от красноречиво говорящих костей, отличаются от того, что дают обряды экстатической одержимости; они представляют собой тексты, открытые для объективного анализа, хотя, конечно, тоже непостижимы для непосвященных. Использование черепашьих панцирей ослабило влияние шаманов и передало наиболее важные политические функции волшбы — предсказание будущего, истолкование воли духов — в руки государства. Царь стал хозяином мирского чиновничества, которое записывало и сохраняло результаты гаданий. Из писцов постепенно вырабатывался корпус историографов, запасавших свидетельства, на основе которых можно было надежнее предсказывать будущее.

На этой стадии идеология правления была прагматической: правители эпохи Шан утверждали, что явились осуществить божественную справедливость в отношении прежней, несомненно, мифической, династии, последний представитель которой нарушил свои обязательства правителя, «не проявляя бережливость». К началу первого тысячелетия до н. э. выработалась доктрина божественного избрания правителя: мандат неба снизошел на дом Чу[606]. Трактаты ученых, все более поздние относительно возникновения Китая, которое они описывают, изображают милосердных правителей, выше всего ценивших искусство мира. Желтый император, мифическая доисторическая фигура, считается изобретателем повозки, лодки, бронзового зеркала, котла для приготовления пищи, самострела и «игры типа футбола»[607]. В стихотворениях и народных легендах преобладают сведения о кровавых делах царей, наследовавших право жизни и смерти древних предводителей кланов. Первоначально правление обозначалось топором: до нас дошли изображения этих символов публичной казни, снабженные злобной улыбкой и острыми зубами[608]. «Ваши языки должны быть покорны закону, — предупреждал император эпохи Шан своих подданных в более позднем, но репрезентативном высказывании, которое с одобрением цитирует поэт следующей династии, — чтобы наказание не постигло вас, ведь тогда раскаяние будет бесполезно»[609].

Богатство и война были неразделимыми сущностями правления царей. Могилы некоторых правителей династии Аньян от 1400 до 1100 годов до н. э. демонстрируют природу их власти: тысячи низок раковин каури, которые до появления в Китае монет служили деньгами; бронзовые топоры и колесницы; сотни сложных изделий из нефрита, бронзы и кости, бронзовые сосуды небывалого качества, отлитые в керамических формах, лакированная посуда и сотни людей, принесенных в жертву, чтобы служить царям в будущей жизни или освящать их сооружения и могилы. Фундамент такого правления был шатким: войны, ритуалы, оракулы — все это очень рискованные орудия власти, они уязвимы для прихотей судьбы. Хотя китайские историки традиционно относят начало нового периода к 1100 году и связывают его с приходом к власти династии Чу, никакого резкого разрыва в культурном развитии нет — даже когда правителей династии Чу сменили многочисленные соперничающие царства VIII века до н. э. Такое развитие часто повторялось в китайской истории. Всякая раздробленность оказывалась временной, всякая революция сменялась обратным движением, и каждое сжигание книг приносило ценные результаты.

Феникс Востока: выживание Китая

Последующие столетия разъединения и соперничества не уничтожили цивилизацию; в некоторых отношениях они даже стимулировали ее развитие. Возникли новые технологии, наряду с бронзой постепенно стало употребляться железо. С заменой колесниц, которые монополизировали поля битв вплоть до VIII столетия до н. э., огромными пешими армиями, менялось и общество. Вследствие торговли, несомненно, связанной с появлением около 500 года до н. э. монетной системы, росли познания Китая об окружающем мире, хотя до восстановления политического единства дальние дипломатические связи не вносили серьезного вклада.

Тем временем границы Китая раздвигались не только к югу, но и за истоки Желтой реки, где возникло государство Чин, охраняемое рекой и горами. Оно стало самым сильным из воинственных государств и, покорив все остальные, выдвинуло Ши Хуанди как всеобщего правителя.

Вероятно, возможности человеческого мозга наиболее широко раскрылись благодаря деятельности мыслителей, известных под коллективным именем «Ста Школ». Их возможность заниматься науками опиралась на богатство правителей, которые надеялись использовать силу их мысли. В середине первого тысячелетия до н. э. Конфуций, ученый, перебиравшийся от двора к двору в поисках идеального правителя, оставил наставления, которые до наших дней продолжают оказывать влияние на политику и повседневную жизнь китайцев. Для Конфуция, как и для большинства мыслителей Ста Школ, которым приходилось терпеть предательство и насилие своего времени, главная добродетель — верность: верность Богу, государству, своей семье и истинному смыслу употребляемых слов.

Значение Конфуция — это напоминание о том, насколько наш мир в долгу перед его миром. Его влияние можно сравнить с влиянием Будды, охватившим всю Индию и восточную Азию; считается, что Будда жил одновременно с Конфуцием; он учил, что счастья можно достичь сочетанием мысли, молитвы и благонравия. Столетием раньше учение Зороастра в Персии и еще раньше — Упанишады в Индии играли аналогичную роль. На западной оконечности Евразии почти через два столетия после Конфуция философы Греции, особенно афинские учители Платон и Аристотель, учили отличать добро от зла и правду от лжи, и их мысли используются по сей день. Между тем составители Ветхого Завета, завершившие ко времени Аристотеля большую часть работы, оставили текст, до сих пор непревзойденный по своему влиянию. Поразительно, но наш способ мыслить и вести себя на протяжении всего периода того, что мы сегодня называем цивилизованным миром, оттенен и даже определен мыслями, записанными за тысячу лет до рождения Христа[610].

Конфуций был частью бурлящего жизнью мира идей. Подобно большинству творений авторов Ста Школ, его труды были почти уничтожены в ходе «культурной революции», в период сжигания книг, идеологической тирании и отказа от интеллектуализма, проповедовавшегося Ши Хуанди. Благодаря трудам продолжателей и систематизаторов его репутация сохранилась гораздо лучше, чем у его соперников и современников. Изредка революционеры вновь поджигали костры книг и провозглашали новые пути, завезенные извне. Но сила китайской цивилизации одолела их всех. В XIV веке движение Белого Лотоса проповедовало фанатическую разновидность буддизма, но когда предводители этого движения захватили власть, они от прежних убеждений отказались. В XIX веке революционеры тайпины заимствовали свои основные идеи у христианства, но их влияние, значительное в свое время, прекратилось после их поражения. В XX веке успешная революция, возглавленная Мао Цзэдуном, провозглашала своей основой политические и экономические теории немецкого коммуниста Карла Маркса. Мао даже призывал сжечь книги Конфуция. Но через тридцать лет после революции от марксизма отказались. Конфуцианство продолжает играть в создании китайского общества и китайских ценностей формирующую роль, которую оно играет уже давно. А вот чужеземные завоеватели всегда подчинялись превосходству китайской цивилизации, даже когда побеждали на полях битв китайские армии. Так произошло со страшными варварами, соседями государства в эпоху Сун, и с монгольскими завоевателями в XIII веке, и с маньчжурами в XVII. Монгольская династия правила Китаем с 1280 по 1368 года, а маньчжурская — около трехсот лет, и хотя китайские подданные всегда думали о своих правителях как о чужестранцах, сами правители быстро проникались китайскими традициями.