Вероника - Алина Знаменская

Ворчливые интонации ласкали слух.

— Забыла закрыть, — вспомнила Вера. Она говорила шепотом, словно Сухарев был видением, которое можно ненароком спугнуть.

Егор прошел и сел напротив нее.

— Без света сидишь, с открытой дверью. А если воры придут?

— Не придут. Они уже приходили.

Сухарев поднялся и стал шарить по стене в поисках выключателя. Не нашел, вернулся к Вере и сел рядом с ее креслом на корточки. Вера следила за его движениями с незнакомой для себя боязливой жадностью. Она словно хотела насмотреться про запас, будто Сухарев мог исчезнуть в любую минуту.

На нем был незнакомый Вере кожаный пиджак, светлые джинсы и клетчатая рубашка. Если он ей снится, то почему в незнакомой одежде?

Точно прочтя ее мысли, Сухарев взял ее руку в свои:

— Ты здорова?

Вера пожала плечами. Она прислушалась к своей руке. Та чувствовала вполне земную ладонь Сухарева.

Она схватила пальцами его ладонь, погладила ее, потом наклонилась лицом и потерлась о нее щекой.

— Ты приехал, — со вздохом констатировала она.

— Кажется, да, — улыбнулся Сухарев и провел указательным пальцем по ее щеке. — Хотя, честно говоря, ожидал застать у тебя дома несколько иную картину.

— Какую?

— Домработница готовит ужин, ты сидишь в ванне, вся в белой пене, а нянька укачивает Ксюшу.

— Домработница от меня ушла. Ксюшку забрал Коля. Я теперь совсем одна.

Вера громко шмыгнула носом. Глаза возвращались на мокрое место.

Сухарев опустился на колени и вплотную подвинулся к ее креслу. Он обхватил ее руками, уперся подбородком в ее колени.

— Не надо плакать. Мы с тобой свою родим. Со-. гласна?

Его глаза в темноте влажно блестели.

— Ты.., думаешь… Ты правда думаешь, что мне еще не поздно?

— В самый раз, — уверенно отозвался Сухарев и поднял ее из кресла.

Теперь они оба сидели на полу, тесно обнявшись, как в ту ночь на турбазе, когда была гроза.

— Ты не исчезнешь? — на всякий случай спросила Вера, и Сухарев решительно качнул головой. Вера потерлась о его шею. Шея оказалась колючей и теплой. — А как же твоя турбаза? — спросила Вера и тут же прикусила язык. Потом поспешно добавила:

— Если хочешь, я поеду туда с тобой.

Сухарев снова покачал головой.

— Я думаю, что пришло время попробовать начать все сначала.

Вера отодвинулась и недоверчиво взглянула ему в лицо.

— Ты передумал выкупать турбазу?

Сухарев кивнул. Глаза улыбались.

— Я ничего не понимаю. Что-то изменилось?

Сухарев снова молча кивнул.

— Случилось. Я влюбился.

Вера следила за движениями его губ.

— Скажи еще, — попросила она.

— Я люблю тебя, Вероника. Хочу быть рядом с тобой. Мне все равно где — хоть в лесу, хоть в городе.

В поезде, в самолете, под землей, на земле. Есть возражения?

— Если бы ты не пришел, я бы сейчас выла на луну, а волки в твоем лесу подпевали бы мне.

— И я тоже подпевал бы. С тех пор как ты уехала, я только и делал, что выл на луну.

— Послушай! Ты, наверное, голодный! — спохватилась Вера.

Сухарев усмехнулся:

— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?

— В каком смысле?

— Ну, кровать воры не вынесли?

— Не знаю.

Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.

— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.

— Вот и славно, — заключил Сухарев.

Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.

Активное тепло, исходящее от Егора, убеждало ее в этом.

И когда потом на кухне он жарил яичницу им на ужин, она почти спокойно набрала на мобильнике телефон больницы и спросила о состоянии матери. Там все оказалось без изменений. Но Вера знала, ей подсказывала интуиция, что ничего страшного сейчас случиться не может. Черная полоса в ее жизни закончилась.

Сухарев вошел в темноту и зажег огонь.

Колеса лязгнули под головой, и поезд с легким скрежетом затормозил. Вероника открыла глаза и поднесла поближе руку с часами.

— Полвторого, — сообщил Сухарев с верхней полки.

— Ты не спишь?

Сухарев покачал головой. Спрыгнул вниз.

— Колеса мешают? — улыбнулась Вероника и покосилась на крупный рыжий апельсин, качающийся на столике.

— Через полчаса — таможня. И к тому же поезд часто тормозит, боюсь, что ты свалишься с полки.

Вероника сладко потянулась и взбила подушку. Сухарев усмехнулся, поймал покатившийся апельсин и стал аккуратно срезать ножиком тонкие полоски корки. Поезд понемногу разгонялся. Вероника жмурилась, попадая в полосы белого света фонарей, и с аппетитом поглощала ватные продолговатые корки. Купе заполнял острый цитрусовый аромат.

— Как ты можешь это есть? — ворчал Егор, отрезая очередную тонкую дольку. — Горько ведь?

— Не-а, — хитро щурилась она. — Сладко…

Покончив с коркой, женщина быстро и заразительно расправилась с сочными дольками.

Сухарев подвинулся к ней и осторожно устроил ладонь на ее животе.

— У бедного ребенка уже отрыжка апельсиновая, — ворчливо пробормотал он, наклоняя голову. Он приложил ухо туда, где только что держал ладонь.

— Что там слышно? — поинтересовалась Вероника. — Что делают дети в два часа ночи?

— Его твои апельсины могли разбудить, — бухтел Сухарев. — Ты бы лучше бутерброд съела.

— Пора привыкнуть к капризам беременной женщины.

— Беременность тут ни при чем. Ты просто сильно волнуешься. Ты дрожишь от мысли о предстоящей встрече. Разве не так?