Шанхай. Книга 1. Предсказание императора - Дэвид Ротенберг

Ричард потянулся к письменному столу и, нажав на потайную пружину, достал из открывшегося тайника подделанную фотографию старшего сына Врассуна с маленькой девочкой.

— Почему Врассуны позволяют себе так поступать с маленькими детьми? — В дальнем конце его памяти вновь звякнул колокольчик какого-то воспоминания, но если и существовала хоть какая-то возможность вытащить его на свет божий, сейчас она была начисто стерта опиумными путешествиями.

— Почему? — повторил он.

— Потому что за ними — английский парламент, отец. Это не ново.

— Не ново, но неправильно, Майло. Неправильно.

Майло взял со стола фотографию и стал рассматривать ее. Старший сын Врассуна возвышался над полуодетой китайской девочкой лет десяти — двенадцати. Почти голая, окровавленная, она лежала на кровати. Кровь текла у нее между ног и, во всей видимости, пропитала пуховый матрас.

После некоторых размышлений Майло бросил снимок обратно на стол.

— Ну, хорошо, отец, что тебе нужно, чтобы добраться до этих подонков?

— Вход в палату лордов Великобритании. Мне нужен человек, который знает этих людей и станет представлять там наши интересы.

Майло задумался. Он вспомнил про мадемуазель Сюзанну и бесчисленное число людей, с которыми она знакома.

— Предоставь это мне, отец. По-моему, я знаю, где искать такого человека.

В минуты умиротворения отец называл его лордом Снивелом. «Что ж, может быть, я действительно лорд?» — размышлял третий граф Чезлвик, Линдон Бэрримор Бартлетт Манхейм, глядя на юного обнаженного мальчика, спящего на постели. «Какая гладкая кожа!» — с умилением подумал он, проведя пальцами по спине мальчика. Он с удовольствием заплатит этому китайчонку за то, как тот блестяще обслужил его. Вот только незадача: третий граф Чезлвик снова был на мели.

Мальчик пошевелился и, перевернувшись на спину, потянулся. Внезапно он вскочил на ноги и сразу же перестал быть мальчиком. Нож в его левой руке никак не походил на детскую игрушку. Правую руку парень вытянул вперед открытой ладонью вверх, а из его рта вылетали гортанные звуки, которые, как рассудил третий граф Чезлвик, представляли собой требование заплатить. Он слышал это требование на многих языках с тех пор, как последовал совету отца «отправиться на Восток и поискать там счастья». Отец оказался прав, сказав, что он может весьма выгодно пользоваться своим титулом. Именно титул и рекомендательные письма от трех отцовских друзей, членов английской палаты лордов, открыли перед графом Чезлвиком многие двери.

— Положи нож. Не глупи, — одернув льняную рубашку, проговорил граф.

— Гэйцянь!

— Ну что ж, судя по всему, ты просишь заплатить за твои услуги?

— Именно об этом он и говорит, — раздался новый голос.

От неожиданности третий граф Чезлвик резко обернулся, его жирная ладошка взлетела к пухлым губам. Прищурившись, он разглядел смуглого молодого человека, стоящего в дверном проеме. Даже не спросив разрешения, незваный гость бесцеремонно миновал третьего графа Чезлвика и, подойдя к мальчику, спросил:

— До нянь? — В переводе с китайского это означало «сколько».

Глаза мальчика сузились и превратились в две черные бусинки.

— У ши ган би! — выплюнул он.

— У ши ган би? — от души рассмеялся смуглый молодой человек. — Пятьдесят гонконгских долларов? Это уж слишком!

Мальчик-проститутка издал высокий пронзительный вопль, ранивший чувствительные барабанные перепонки третьего графа Чезлвика. И тут же принялся рвать на себе волосы, да так усердно, что действительно вырвал из собственной шевелюры густой клок. При этом лезвие ножа, который он по-прежнему сжимал в руке, мелькало перед его лицом.

— Нет, нет, нет! — отчаянно выкрикивал он по-английски.

— Я понимаю, что он говорит. Видимо, мои способности к языкам растут, — с улыбкой сказал третий граф Чезлвик.

— Что ж, в таком случае предоставлю вас друг другу, — проговорил молодой человек и направился к выходу.

Третий граф Чезлвик двинулся было за ним, но мальчик-проститутка стал выкрикивать непонятные слова, в которых явственно чувствовалась угроза.

— По-моему, он не хочет, чтобы вы уходили, не заплатив ему, — бросил через плечо смуглый молодой человек, которого большинство обитателей Иностранного сеттльмента знали как Майло Хордуна.

— Боже Праведный! Я находился бы в состоянии бесконечного счастья, если бы располагал достаточным объемом средств для покрытия всех вышеупомянутых расходов.

— Это вы на английском говорите?

— На классическом и к тому же идеально правильном. На языке Мильтона и Шекспира, на языке Венценосного Острова.

— Прекрасно. Но это все же английский? Да или нет?

— Можно сказать, что да, английский.

— Замечательно. Вы договорились с мальчишкой о цене, прежде чем приступить к делу?

— Конечно же нет! Я ведь джентльмен!

— О, это было бы слишком грубо…

— Джентльмен торгуется относительно интима так же, как хозяин лавки торгуется с кухаркой или торговка рыбой — с крестьянкой. Порывы души не измеришь финансовым мерилом.

Майло смотрел на третьего графа Чезлвика и улыбался. Отец будет доволен, очень доволен, но Майло не мог отказать себе в удовольствии еще хоть немного порезвиться, прежде чем заплатить за этого дурака и доставить его на беседу с главой клана Хордунов.

— Что он вам делал?

— Делал? Мы… он и я… У нас…

— Вы его оттрахали? Или он трахал вас? Вы у него отсосали? Или он отсасывал у вас? Или вы оба работали только руками?

— Святые угодники!

— Так с вами еще и угодники резвились? Ну, вы даете! — Он непременно должен рассказать Сайласу о том, как достал этого жирного педика. — А теперь скажите мне четко и ясно: где был и что делал ваш член и его член. Где побывали оба ваши члена?

— Да что вы, в самом деле!

— Это Китай, сэр. Не стройте иллюзий. Пусть сейчас вы находитесь в «Парижском доме», это не играет никакой роли. Здесь Срединное царство, и тут не очень щепетильны относительно постельных сюжетов.

— Какое варварство!

— Варварство — не платить за оказанные услуги.

— Да я за всю свою жизнь ни разу…

— Довольно! Или я оставлю вас один на один с этим злым щенком и его очень острым ножиком.

Подумав пару секунд, третий граф Чезлвик произнес:

— Не надо.

Майло посмотрел на жалкого человечка, стоявшего перед ним, — лет около сорока, с фигурой в виде груши и тошнотворно-розовой кожей. Его туфли ручной работы были давно не чищены, а дорогая льняная рубашка — мятой, словно побывала под дождем.