Ящик Пандоры  - Бернард Вербер

Жан-Шарль де Виламбрез образцово красноречив и совершенно не эмоционален. Он сидит прямо и не мигает.

– Выходит, в наших бедах виноват этот министр культуры, Абдель Али?

– Узнав о проекте съемки в Белой горе, он не стал ждать. Он понимал, что там развернутся археологические раскопки, которые приведут к новому взлету туризма идолопоклонников. Отсюда его решение задушить всю эту историю в зародыше, пока в нее не вмешались другие политики. Располагая точными координатами места, он отправил туда бригаду техников. Те нашли ваши археологические объекты и все увезли.

Тогда свитки могут быть в сохранности.

– Где они теперь?

– По данным моих осведомителей в Министерстве культуры, бригада по «зачистке» вывезла все в пустыню и там уничтожила, буквально стерла в пыль.

Какой наивностью с моей стороны было предоставить геолокацию. Я сам все загубил.

– Судя по всему, они нашли пергаментные свитки, которые предали огню, и два скелета. Труднее всего было справиться с зубами. Пришлось прибегнуть к кислоте, чтобы не оставить следов.

Все, конец. Я ничего не смогу доказать. Все наши старания кончились пшиком. Опал, Элоди и журналисты будут гнить здесь, пока о них не забудут.

– Как на это отреагировали осведомленные люди?

– Во Франции, где шел прямой телерепортаж, историю с пещерой Сива назвали «пещерой ромового Али-Бабы». Интернет дружно зубоскалит над Готье Карлсоном и над его индиана-джонсами из пустой пещеры.

То есть над нами.

– Карлсон успел наплести в эфире про скелеты великанов и кувшины с историей Атлантиды, поэтому шуткам на эти темы нет конца. В этой связи вспоминают Розуэлльский инцидент с поддельными резиновыми инопланетянами. С тех пор любой, кто вздумает высказаться на эту скользкую тему, не может рассчитывать на доверие.

Дипломат видит уныние собеседника, однако продолжает:

– Господин Карлсон сделал большую ставку, поэтому его проигрыш очень велик. Все, кто пытается вас защищать, подвергаются осмеянию. Даже госпоже Теске, учителю лицея, не удастся, боюсь, избежать насмешек учеников. Что касается мадемуазель Этчегоен, то она вряд ли скоро вернется на сцену, разве что на комическую. Сейчас в ее интересах скорее, чтобы о ней забыли. То же самое относится к оператору и к звукорежиссеру.

Рене чувствует облегчение из-за того, что теперь все знает. Одновременно он раздавлен жестоким крушением всего замысла.

Теперь это всего-навсего мои и Опал горькие воспоминания. Когда мы умрем, от этих воспоминаний ничего не останется.

– Мне жаль, что мне больше нечем вам помочь. При этом я должен сообщить, что французское правительство считает своим долгом помогать своим гражданам в тюрьмах других стран.

А он мне нравится.

– Тем более здесь, в «Скорпионе», тюрьме особого режима с экстремально высоким уровнем смертности заключенных.

Воистину, сегодня день «хороших новостей».

Они слышат истошный вопль.

– Как я выяснил, здесь часто прибегают к насилию: сексуальные извращения, садизм надзирателей… Бывший директор сказал в интервью «Амнести Интернэшнл», что эта тюрьма предназначалась «для тех, кто, попав сюда, уже не выйдет, разве что ногами вперед».

Зачем он мне это говорит? Не иначе чтобы испортить настроение.

– Пока вас держат в одиночке, бояться нечего. А вот если вы чем-то не угодите сотрудникам, то вас могут перевести в общую камеру, и тогда мы уже не сможем вас защитить…

Он говорит это, чтобы я вел себя покладисто и не вздумал бежать.

– Учтите при этом, я делаю все, чтобы вас освободить. Думаю, через несколько месяцев я добьюсь успеха. Один мой коллега-дипломат почти что спас одного заключенного этой тюрьмы.

– Почти что?

– Он уже все подготовил, но тут заключенный умер от инфекционной болезни. Не повезло.

Кажется, я уловил подтекст. Он советует мне не сидеть смирно, а, наоборот, вывернуться наизнанку, лишь бы здесь не задерживаться. Выйти любой ценой.

Они пожимают друг другу руки, и Рене возвращают в темную душную одиночку.

110.

«Мнемозина». Темницы

Еще в Средние века во французских тюремных замках появились особые камеры – темницы-казематы. Это были ямы в подвалах. Туда вел люк, куда можно было спуститься только по лестнице или по веревке. Когда заключенный оказывался внизу, лестницу или веревку вытягивали наверх.

В темницах не было окон и дверей, а значит, не было света.

Такие застенки были найдены в крепости Бастилия и в замке Пьерфон.

О том, что это были не просто погреба или подвалы, поведали надписи на стенах.

111.

Рене Толедано принимает позу лотоса, закрывает глаза, замедляет дыхание.

У меня должно получиться. Должно. Это нужно не только мне, но и Опал. Необходима возможность как-то передать эти сведения, чтобы все это не было предано забвению. Чтобы не был забыт я.

С зажмуренными глазами он спускается по лестнице, ведущей к двери бессознательного. Дверная ручка не поддается.

Успокоиться. Пустить все на самотек.

Он делает глубокий вдох, выдох, потом аккуратно, двумя пальцами опускает дверную ручку, больше не чувствуя сопротивления. Вот и коридор.

Хорошо. Скорее к Ипполиту.

Дверь 109.

Он открывает дверь и находит солдата Первой мировой войны, спящего в окопе.

– Привет, Ипполит. Узнаешь меня?

Дух молодого солдата просыпается, не мешая спать телу. Он узнает Рене.

– Здравствуй. Не думал, что ты вернешься.

– Мне снова понадобилась твоя помощь.

– Что стряслось на этот раз?

– Все как обычно: мне необходимо сбежать. В прошлый раз ты действовал устрашающе эффективно. Я угодил в похожую ситуацию, поэтому снова прошу твоей помощи. Только учти, сбежать из страшной египетской тюрьмы труднее, чем из парижской психбольницы.

– Опиши мне свое положение.

– Меня бросили в тюрьму особого режима «Скорпион». Здесь несколько корпусов, все просматривается камерами. Хорошо бы освободить еще и моих товарищей из других камер, только я не знаю, где они находятся.

– Сколько надзирателей?

– Полагаю, гораздо больше, чем в обыкновенной тюрьме. Выше стены, совершеннее системы наблюдения.

Солдат задумывается, потом говорит:

– Извини. В этот раз я вряд ли смогу принести пользу.

– Ты отказываешься мне помогать, Ипполит?