Венец Безбрачия, или А можно всех посмотреть? - Кристина Юраш

Я, как и миллионы женщин, подрабатываю, правда, на полставки, на этой фабрике чесальщицей чувства мужской гордости и мотальщицей мужских нервов, смотрю на вновь прибывших мечтательниц грустными глазами и провожаю на пенсию разочарованных реалисток. И пока руководство клеит лозунги: «Всем по принцу! Даешь еще иллюзий!», честно кормит в столовой обещаниями, устраивает корпоративные посиделки с котиками, мои коллеги – бухгалтера выдают нам авансы контингентом, далеким от венценосного. «Вы потерпите немного! Скоро все наладится!», – кивают они, когда ты расписываешься в зарплатной ведомости под названием «Несостоятельность». «Кто еще не расписался за женатого любовника? А вот здесь, напротив ленивого идиота, кто будет ставить роспись?» – кричат они, пока мы стоим в очереди за личным счастьем.

Недавно я уволилась. По собственному желанию «в связи с разбитыми иллюзиями!». А теперь мне звонит родная бухгалтерия, отдел по сведению концов с концами, в свое время научившая меня считать… причем, сразу всех мужчин козлами, и говорит, что без моих соплей ничего не клеится, а норматив по слезам в подушку никак не выполняется.

Я посмотрела на часы, чувствуя, как мне подсовывают заявление на прием на работу. Стрелочки медленно ползли, а в груди робко пела маленькая, нахохлившаяся птичка. Я уже почти занесла невидимую ручку над невидимой бумагой, пока сердце сжималось от предвкушения радости от события, которое еще не произошло, но вот-вот произойдет.

– А можно я вам просто так помогу с нормативом по слезам и соплям? – выдыхала я, кусая губы, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. – Мне не сложно… Не нужно меня снова принимать на работу. Я не хочу терзать сердце ложной надеждой.

Десять часов одна минута… Где-то под окнами послышался шелест колес. Сердце замерло, забилось и тут же бессильно рухнуло вниз. Сосед.

Три минуты одиннадцатого.

Теперь я понимаю, в чем причина моего одиночества. У меня есть своя планка, через которую я не перетаскиваю, кряхтя и оглядываясь, первого попавшегося под руку мужика, глядя на то, как соседская кошка недавно принесла десяток альтернативных «утешений старости». Те, кого мне присылали, просто ждали чудес в лице накачанной родными мадемуазели с исходящим сроком годности, пребывающей в последней стадии отчаяния. Не они мне, а я им была не нужна.

Пол одиннадцатого.

Глупо выбирать тех, кого будет легче тащить на своих плечах в сторону указателя «Идеальные отношения 1000000000 км», учитывая, что земля круглая, а у мужика тяжелая рука и характер. И страшно в какой-то момент очнуться после долгого пути и осознать, что никогда не была нужна этому человеку, иначе бы он нес тебя на руках весь этот долгий путь. Или хотя бы шел на своих двоих, держа тебя за руку.

Одиннадцать.

Вы думаете, что мне никогда не дарили цветы и дорогие подарки? Не катали на машине? Не устраивали свидания? Не помогали с работой? Не читали стихи? Ошибаетесь. Все это было, но не было этого теплого ощущения нужности. И пока где-то кричат: «Выбирай, либо принципы, либо принцы! Выбирай быстрее, а то тут очередь!», пока все роются, как базарные бабы в ящике с гнилыми помидорами, я просто ищу своего человека.

Без двадцати одиннадцать.

Даже если сейчас появится не он, а кто-то другой, я выберу венец безбрачия. Я пронесу сквозь всю жизнь маленькое воспоминание о том, как однажды была кому-то нужна, и о том, этот кто-то был нужен мне. Чувство нужности дарит почти осязаемое тепло, поэтому я буду знать, что однажды согревала чужие руки, чувствуя, как они согревают меня.

Без десяти одиннадцать.

Наверное, в старости, я буду приходить в парк аттракционов, садиться на лавочку и смотреть, как вращается чертово колесо и улыбаться самой себе, оживляя перед глазами воспоминания. В них я снова буду молодой, снова буду прижиматься к чужой груди, снова буду целовать любимые губы, как однажды где-то в другом мире. И слезы – благодарности судьбе спрячутся в морщинки. Я буду улыбаться влюбленным парочкам, прорисовывая всеми красками нежности лицо того, кого любила… Я буду вязать салфетки, прислушиваясь и всегда выглядывая на улицу, когда за окном послышится шуршание колес. Я буду улыбаться чужим детям, думая о том, что у нас тоже могли быть дети. Я не буду ненавидеть этот мир, как делают это многие, проклиная его за то, что он однажды отнял любовь. Я буду любить и благословлять мир за то, что однажды подарил.

Одиннадцать.

Сердце колотилось так, словно внутри меня невидимые строители решили разбить отбойными молотками все стереотипы, а по щекам текли слезы нежности. Сердце начинало биться так сильно, что я еще и удивлялась, как это соседи не выбегают на лестничную клетку, уточнять, кто же так и к кому же так громко стучат? По щекам текли слезы, забитый нос шмыгал, а я улыбалась самой себе. Мне жаль тех, чье сердце никогда не стучало в чью-то душу, не плакало на пороге чужой души, разбитое о пуленепробиваемую дверь, не бросалось в распахнутые двери и не натыкалось на кирпичную стену непонимания. Мне жаль их… Искренне жаль…

Полдвенадцатого.

Есть люди, которые ненавидят мир из-за одного человека, а я буду любить его по той же самой причине. Мир, которые однажды, пусть ненадолго, подарил мне: «Наказание мое», заслуживает любви. Я буду смотреть, как год за годом за окном облетают листики, как тает корка льда на моем подоконнике, как на соседнем дереве поют птицы и расцветают цветы в моем палисаднике. Я никогда не буду высовываться из окна по пояс и гневно орать: «Не топчите! Не вы сажали!», как только кто-то подойдет к моей «клумбе». Я буду с умилением смотреть, как детская рука срывает мои цветы, чтобы подарить их маме: «Ты нужна мне, мама!», буду с улыбкой смотреть, как влюбленный, у которого нет денег, охапками рвет их, чтобы кто-то улыбнулся: «Мои любимые!». Я каждый раз буду вспоминать тот самый букет, который лежал на заднем сидении машины.

Без десяти минут двенадцать.

Я не стану никого выбирать, не смотря на то, что у меня остались попытки. Я не хочу лишать их этого чувства «нуждаться и быть нужным». Я выбираю венец безбрачия, чтобы в старости сквозь пелену слез от чужого счастья, видеть в других парах наши с ним силуэты.

Стрелки подошли к полуночи и сомкнулись, аккурат в тот момент, когда по моим щекам скатились слезы.

Я закрыла глаза, чувствуя, как слезы все катятся и катятся по щекам, вымывая всю грязь, жестокость и ненависть к миру. Я никогда не смогу возненавидеть мир, который однажды подарил мне его …

– Наказанье мое, – обняли меня, заставив задохнуться и заплакать, как та маленькая девочка, глотая воздух и не веря своим ушам. – Ну что ж такое…

Я сидела на стуле, задыхаясь от молчаливых рыданий, положив свою руку поверх его руки, гладя ее и кусая свои губы, а потом потерлась мокрой щекой об его руку и неумело, с глупой улыбкой сквозь слезы даря ей трепетный и задыхающийся поцелуй счастья. Ты нужен мне… Нужен… А я тебе нужна? Нужна?

Меня обняли… Нужна? Точно нужна? Ты не обманываешь? А потом меня поцеловали в мокрую щеку, нежно-нежно, прижавшись к моей щеке. Нужна… Я нужна… И не кому-нибудь, а тебе…