Братья и сестры по оружию. Связные из будущего - Юрий Валин

Нинель моргнула. Удивилась.

— Уравнение? При чем здесь уравнение, Любимова? Тебе бы с уравнениями прошлого года справиться…

— Нина Георгиевна, ну, пожалуйста, — заканючила Катрин.

Математичка удивилась еще больше. Мальчишки, торчащие за дверью в коридоре, переглянулись. Обычно Катька Любимова стояла, опустив голову, глотала слезы, до безнадежных просьб и унижений не опускалась. Допекла Нинель.

Нина Георгиевна тоже с торжеством глянула на дверь. Любила Нинель иметь аудиторию. Показательная порка — это вам не какая-нибудь душещипательная беседа.

— Хорошо. Зайди ко мне после пятого урока. Только у меня будет строго пятнадцать минут. Я свое личное время на всяких тупиц тратить не намерена.

«Ладно, блядина, я тебе покажу взрослые игры, тварь заносчивая». Катрин с удовольствием отвесила бы молодой садистке нормальную честную затрещину, да только какая сила в худющей двенадцатилетней руке? «Ведь на каждом уроке душу из детей вынимает, а никто и не пикнет, хотя весь класс чувствует, что гадость тетка делает. Макаренко в крепдешине, твою…»

Додумать Катрин не успела. Катя, ничего не понявшая и перепуганная перспективой лишний раз общаться с математичкой, пришла в ужас и вышвырнула коварную Напарницу в никуда.

Ненадолго Катрин появилась на большой перемене. Съела вкуснейший, с джемом, песочный коржик.

Школьный коридор был пуст, Катя тащилась по паркету, с трудом волоча темно-синий, повидавший виды портфель. Девчонка была в самом мрачном расположении духа. Светлая косица залезла за ворот форменного платья, колготки морщинились под коленями. Ух, как ненавидела Катрин этот хлопчатобумажный предмет туалета. Ладно, сейчас не важно — даже хорошо, что Напарница чувствует себя чужой на этом свете. Вон как бедняжка отупела — в голове ни единой мыслишки. Пусть так минут пять и будет.

— Можно, Нина Георгиевна?

— Сколько тебя ждать, Любимова? — Голос математички сердит. Собранная сумка красуется на столе. Взятое из учительской пальто аккуратно положено на первую парту.

— Извините, — говорит Катя и подходит к столу.

Нинель озадаченно склоняет голову к плечу. Слово «извините», без целенаправленных пыток, в московской школе редко услышишь. От Нинель мощно пахнет какой-то парфюмерной дрянью. Дешевый аромат для дешевой садистки.

— Что там за уравнение? — нетерпеливо спрашивает Нинель Георгиевна и вынимает из кожаного футляра (настоящая заграница!) очки.

— Уравнение? Ну да, уравнение—…Катя-Катрин смущенно теребит косичку. — Вы знаете, Нина Георгиевна, вы мне тройку в четверти, пожалуйста, так поставьте. Без всяких уравнений.

Нинель честно изумлена — глаза за стеклами очков раскрываются широко-широко.

— Ты в своем уме, Любимова? Зачем я тебя на лживую оценку буду вытягивать? На каком основании?

— На основании педагогической целесообразности, — скромно поясняет Катрин.

— Лю-би-мо-ва, так ты меня педагогике будешь учить? — Нинель изумлена, нет, она просто шокирована сим идиотским предположением глупой девчонки. — Это с твоим-то убогим кругом интересов? Дорогая, ты вообще-то знаешь, что слово пе-да-го-гика обозначает?

— Немецкое Padagogik произошло от греческого paidagōgikē, — радостно отвечает Катрин. — Я много чего знаю, Нинель Георгиевна.

— Как?! Как ты меня назвала?

— Нинель. Вас все так называют. Ой, вы не знали?

— Ты… ты мне дерзости говорить пришла? — Математичка вздымает над столом свои гигантские метр семьдесят два. — Любимова, я…

— Вы меня спросили, я ответила, — беспечно изрекает девочка. — Вообще-то, в школе интересно учиться. Столько всего нового узнаешь. Вот вы, Нинель Георгиевна, например, знаете, что слово «говно» — вполне литературное слово? Я вот только не знаю, склоняется оно или нет. Сказать: «она говно» — будет правильно или нет? Или нужно говорить «говенная тетка»?

Нина Георгиевна хватает девочку за плечо.

— Прекрати грязно ругаться, Любимова! Немедленно! Сейчас же идем к директору!

— Обязательно, — соглашается Катрин и вдруг громко визжит. Девчачий голос вылетает в приоткрытую дверь, разносится по коридору. Сейчас, после обеда, и так немноголюдная 583-я школа совсем пуста. Где-то сидит одинокая группа продленного дня, да в учительской на втором этаже задержалась географичка. Постукивает молоток на первом этаже — старенькую дверь ремонтируют.

Нинель отшатывается.

— Что за вопли? Ты с ума сошла?

— Еще нет, — говорит Катрин и снова взвизгивает. На этот раз короче и громче.

В коридоре слышны недоуменные голоса.

— Ты зачем кричишь? — испуганно спрашивает Нинель.

— Вы меня ущипнули. У меня синяк будет, — объясняет девочка и потирает руку. Нинель цапнула ее за плечо действительно с непедагогической силой.

— Не выдумывай! — возмущается математичка. — Нет там никакого синяка. Я к тебе едва прикоснулась.

— На плече синяка нет, — соглашается очень покладистая сегодня Катя-Катрин. — У меня на ногах синяки, и здесь, — девочка стукает себя по груди, где женскую прелесть не разглядишь и под микроскопом. — Показать?

— Какие синяки? — бормочет Нинель. Очевидно, что математический склад ума столкнулся с непривычной и лишенной логики загадкой.

— Вы меня, когда после уроков оставляете и на коленки сажаете, я привыкла, — добросовестно поясняет Катрин. — Но вы уж так, бывает, щиплетесь. Я терпеливая, но мама синяки замечает. Давайте я покажу…

Ворот платья расстегивать неудобно, но Катя-Катрин справляется.

Нина Георгиевна сдергивает с носа очки.

— Не смей этого делать!!!

Голос у садистки приглушенный, — не такая уж она и тупоумная, наша математичка. Ибо шаги по коридору все ближе.

Катя-Катрин стоит с расстегнутым воротничком и улыбается, глядя в полные ужаса глаза Нинель.

В класс просовывает голову Михаил Семенович, пожилой трудовик.

— Что у вас стряслось-то?

Нина Георгиевна невразумительно вертит шеей, как будто ее душит ворот строгого платья.

— Я палец придавила сиденьем стула, — объясняет, морщась, девочка. — Извините, Михал Семенович. — Я с перепугу взвизгнула. Уже не больно. Я правильно говорю, Нина Георгиевна?

Нинель судорожно кивает.

Трудовик с недоумением смотрит на учительницу, на девчонку. Заметил непорядок в платье? Само собою. Нужно будет, вспомнит.

— Стул ваш я завтра посмотрю, — говорит Михаил Семенович. — Вы это, осторожнее. И вообще, засиделись, — трудовик, что-то бормоча, отправляется по коридору прочь.

Катрин поражает взгляд Нины Георгиевны. Не верит Нинель, взгляд испуганный и недоумевающий, как будто ее сзади веслом по башке двинули. Долго математичка будет соображать, что все же произошло? И Катя в ступор впала, в голове ее мыслей совсем нет.