Рай Сатаны - Виктор Точинов

Баунти послушно пролистал рукопись, не читая. Начал переводить отрывок, касавшийся отношений Ленца с некоей Кларой, судя по всему, соотечественницей Джулио, – и тем не менее обитавшей в долине, затерянной в горах Бырранги. В Парадизе, как теперь именовал Ленц это место.

Парочка жила душа в душу в одном из бунгало, окруженном райским садом, – и происходил у них самый настоящий медовый месяц, бурный и страстный. Случались и ссоры, но неизменно заканчивались примирением и безудержным сексом. Багиров заметил, что интонация рассказчика изменилась – из повествования исчезли лаконичные фразы и казенные обороты, характерные для любого военного человека, и новый стиль Джулио сержант для себя определил как «размазывание соплей по паркету». Баунти, надо заметить, переводил теперь гораздо увереннее и быстрее. Наверное, почитывал в свое время любовные романы на итальянском.

Окружавшую его якобы действительность Ленц воспринимал абсолютно не критично. Отмечал некоторые странности – не мог понять, откуда в бунгало берется свежая еда, куда исчезает грязная посуда и вообще, кто содержит гнездышко любви в идеальном порядке. Но задуматься над этими странностями не мог или не желал.

– Достаточно, – сказал Пепс. – Суду все ясно… Погляди в конце, как он оттуда выбрался.

Но ничего конкретного на последних страницах не обнаружилось. Джулио Ленц коротко сообщал, что покидает Парадиз, дабы следовать некоей «великой миссии», и новая его жизнь ну никак не совместима с прежней службой. О чем «превосходительство» извещается. С уважением, дата, подпись… Закончил свой гибрид служебного рапорта и любовной истории Джулио Ленц чуть менее двух лет назад.

– Молодец, хорошо поработал, – сказал Пепс, забирая у Баунти исписанные листы. – Можешь отдыхать. От всех нарядов сегодня свободен.

Он дождался, когда за подчиненным плотно закроется дверь, и спросил у Багирова:

– Ты все понял?

– Кое-что… Это один из психов, распускавших слухи про Рай. Длинный его изловил, бумажки отобрал, а самого, наверное, в духовку наладил… Или на сковородку.

– Плевать, куда его потом наладили. Парень был шпионом. Самым настоящим кадровым разведчиком. Может, из Анклавов, не знаю… И влетел он натурально на базу сибиряков. Взяли его еще на перевале, выпотрошили всю информацию, потом промыли мозги… Конкретно так промыли, на всю катушку. Психотропы, суггестия, все дела… И ступай, зазывай народ в райское местечко, Катаклизмом никак не затронутое.

– Значит, нет там никаких бунгало… Жаль. Я б отдохнул недельку с какой-нибудь отзывчивой девчонкой.

– Забудь. Ты сам мне говорил, что там есть: база, способная принимать конвертопланы… Непонятно лишь, как сибиряки сюда добрались, чтобы базу эту построить.

– Приехали.

– Приехали? Как? Откуда и на чем?

– Да не они – мы приехали. Дальше дороги нет.

Разведка закончилась. Началась охота. Началась она буднично – не трубили в рога доезжачие, выжлятники не удерживали рвущихся со сворок собак, егеря не горячили коней молодецким гиканьем… По озеру Таймыр-17 бесшумно двигались два RIB-катера, или две RIB-лодки, уж и не знаю, как правильно назывались эти суденышки с жестким корпусом и окружавшим его U-образным надувным баллоном, термин RIB-boot можно перевести и так, и этак. Но как бы наши шаланды ни именовались, функции они сейчас выполняли, более присущие минным заградителям, – с них время от времени отправлялись за борт цилиндрические предметы. Размером и формой предметы больше всего напоминали шестилитровые пивные бочоночки старых добрых времен, но были окрашены в ярко-красный цвет. Время от времени катера возвращались к лагерю за новой порцией «бочонков».

Какой электроникой напичканы эти жестянки, я не знал. По обмолвкам профессора понял, что это не просто разведчики, стационарные аналоги канувшей лжещуки. Но еще по совместительству и электронные загонщики. Погонят засеченную зверюгу – не то ультразвуком, не то каким-то еще излучением, крайне дискомфортным для обитающих в воде тварей… Причем включаться будут не абы как, но по строгому графику – прижимая дичь к берегу, подставляя ее под меткий выстрел Эфенди. Здесь, на прибрежном мелководье, все и завершится, – под прицелами камер, снимающих с разных ракурсов.

Птикошон в расстановке приборов не участвовал. Оставался на берегу и был занят яростным спором с Хасаном. Вернее, говорил на повышенных тонах и бурно жестикулировал лишь один из участников спора, догадайтесь какой… Второй оставался невозмутимым. Я прислушался – речь шла о том, чтобы установить наверху, на скалах, антенну, через которую будет осуществляться мониторинг, телеметрия и управление всей разбросанной по озеру машинерией.

На этом многословно настаивал профессор, приводя самые разные доводы, Хасан коротко возражал, – слишком опасно, и предлагал взамен воспользоваться причальной мачтой. Профессора мачта не устраивала, аппаратура, по его словам, должна оставаться абсолютно неподвижной, дабы определять с точностью до метра положение выслеживаемого объекта. А мачта имеет собственную амплитуду колебаний всегда, даже когда нет подземных толчков.

Сошлись на том, что антенна и усилитель будут установлены на краю террасы, – там профессор и его ассистент смогут обслуживать свою технику под охраной бойцов Хасана. Птикошон согласился на компромиссный вариант неохотно и казался крайне недовольным, – отпустил несколько франко-канадских жаргонизмов, не поддающихся усилиям программы-переводчика.

Морис, рыжий и веснушчатый ассистент профессора, стоял рядом, жевал жвачку и, по-видимому, не интересовался спором. Равнодушно двигал челюстями и всячески демонстрировал, что ему все равно. Прикажут монтировать аппаратуру на скалах – полезет на скалы, прикажут на террасе – переживет и это.

Верный оруженосец Птикошона вообще был полной противоположностью шефу. Проф, даже оставшись в одиночестве, не мог замолчать, продолжал бормотать себе под нос. Морис предпочитал жевать, а не говорить. Его запасы жевательной резинки казались безграничными, похоже, она составляла большую часть личного багажа Мориса.

Я, надо заметить, не бездельничал на берегу, убивая излишки времени. Тоже охотился. Но совсем на другую дичь, предпочитающую не соваться в холодные и мокрые озерные глубины.

Ближе к вечеру ветер разогнал пелену низких серых облаков, выглянуло солнце – а оно здесь греет слабо, но глаза слепит не хуже, чем в прочих местах. И солнцезащитные очки на моем лице никого не могли удивить. Очки были не простые, позволявшие разглядеть невидимые следы вещества, распыленного мной в расщелине…

Если сторожевые датчики засекли мой визит, хозяин тайника (Железная Маска?) должен к нему наведаться после лекции и проверить сохранность имущества. И я внимательно присматривался ко всем появляющимся на берегу – не обнаружатся ли у кого-нибудь светящиеся пятна на одежде или обуви?

Морис был чист. И профессор, и Хасан, и четверо его бойцов, работавших на катерах. И Лайза, и ее оператор, снимавшие с двух точек начало охоты.

Однако профессор после лекции переоделся. И переобулся. Зачем? Выглядело это замотивированным – началась охота, и главный ее теоретик снял пиджак с галстуком и облачился в охотничий костюм. Но такая уж у меня работа – подозревать всех.