Ветлужская Правда - Андрей Архипов

Он порылся у себя в кармане, достал мякиш размокшего кислого хлеба и протянул его гнедой кобыле, уже добрую минуту тыкающейся ему в бок. Та аккуратно его забрала, смешно перекатив губами по протянутой ладони, и довольно фыркнула.

– Вот видишь, даже животина испытывает благодарность, если к ней по-доброму. А от ваших слов одной погибелью разит, даже если вы одну лишь заботу от нас, ветлужцев, видели! Позволил десятнику взять на себя инициативу? Отсиживался! Иди кровь пусти кому-нибудь! А этого и вовсе зарежь! Оставил в живых людей? Они тебя найдут и кишки выпустят!

– Так ты их осрамил пред всем честным миром!

– Как будто они перед этим хотели меня в сахарные уста расцеловать! Скажи еще, что про кражу моей невесты они не знали!

– Может, и ходил слух по десятникам…

– Теперь по бабам эрзянским ходит, это куда надежнее!

– Да и ведали бы, все равно невместно так с воями!

– А вместно так со мной поступать или родом Овтая?! Да я имею право со всех вас самой высшей мерой спросить!

– Так и спросил бы! Я тебе про что вещал все это время?..

– Чужую жизнь легко забрать, – невесело ухмыльнулся Иван, – хотя иная, конечно, особой ценности не представляет: мало ли людей, которые просто еду в навоз перерабатывают. А вот подарить ее заново… Переведи тем, кто при памяти, Веремуд, наказ мой: пусть живут так, чтобы перед богами было не стыдно и перед людьми не зазорно! И про краденную у меня невесту поведай! А портки… что они, в мыльне друг друга голыми не видели? Зато без одежды точно за нами в чащобу не полезут и жизнь свою сохранят!

– Все переведу, но не трожь хотя бы Маркужа! Христом прошу!

Иван взвился в седло, похлопал кобылу по шее и вновь усмехнулся, оглядывая упертого руса.

– Так и быть, оставим мы штаны на этом медведе, лишь бы ты, Веремуд, понял как можно скорее, что добро не остается безнаказанным!.. Все, время! Пельга, отзывай разведку! Сулицы и взятое с бою на лошадей, невесту мою туда же, а потом… ходу, ходу, ходу!

Чернота тяжелого беззвездного неба мягко отпустила свои плотно сцепленные ладони, и в хрупкий мирок под ними пробился робкий, едва заметный свет, окрашивая горизонт на востоке в причудливые серые тона. Чуть слышный плач соловья, уже редко слышимого в это время года, пронесся над неглубокой лощиной и затих где-то в кустах, замерших в раннем сумраке грязными пятнами разводов.

– Светает.

Слева от полусотника раздался надсадный кашель, и приподнявшаяся над землей темная фигура смачно сплюнула в сторону.

– Не спишь?

– Нет. Поверишь ли, как попал в эти места, стал высыпаться, и легкость в теле просто необыкновенная. Весь год чувствую себя так, словно горы свернуть готов. Даже сегодня, а ведь мы вчера слегка переусердствовали, допоздна сидели…

– Бог тебе силы придает, дабы ты замыслы его воплотил в поступках своих и…

– Дела ему до нас нет, богу нашему. Просто кислорода в достатке, и углекислого газа в воздухе почти нет. Народ топливо жжет лишь для себя, вот и лепота вокруг.

– Сам понимаешь, про что вещаешь?

– Ага.

Веремуд поскреб грудь, разгребая усеявший ее жесткий волос, и задумчиво протянул:

– А еще кто-нибудь твои речи разумеет?

– Иногда.

– Тогда вставай, вскоре небо дождем разродится, пора всех уводить отсель…

– Уже.

Жилистая фигура ветлужца приподнялась над землей и сладко потянулась. Через несколько мгновений он уже висел на могучей березовой ветке и поднимал свое тело вверх, каждый раз скрипя тонкими пленками бересты, скользящими под его руками.

После этого полусотник обычно скакал и прыгал, словно в него вселялся черт и заставлял под незримую дуду исполнять свои бесовские пляски. По-крайней мере, так это и выглядело, хотя сам ветлужец называл сие действо растяжкой.

– Будет ерничать! – разозлился Веремуд и вновь сплюнул в кусты. – Отпустил бы ты меня, что ли! Впустую время потратим! Не захотел Прастен с тобой дело иметь, не захотят и другие!

Насколько он помнил, Иван свои попрыгушки проделывал каждое утро, да и его подельники, не занятые в дозорах, исполняли что-то похожее. В другое время Веремуд, конечно, сделал бы вид, что ничего не замечает, или поднял бы полусотника на смех, но сейчас подобные выверты вызывали у него легкое раздражение…

«Эти разудалые вои отказали в помощи тем, к кому они шли все эти долгие дни и ночи! На что они теперь надеются? Что их серебро затмит всем глаза?»

За его спиной что-то зашелестело, и к тлеющему костру выскочил Пельга, усталый, с головы до ног в паутине. Ветлужский десятник будто и не ложился спать после ночных посиделок, а бродил на ощупь по темному лесу, собирая на себя белесые хлопья с запутавшимися в них сосновыми иголками.

– Все, как мы и думали, Иван. Курныж едва уговорил их брать лиходеев живыми, зато оговоренную помощь они выделили беспрекословно.

– Когда?

– Сей же миг!

– Тогда я хватаю фляги с медовухой, и мы с тобой якобы идем опохмеляться, а Эгра…

– О чем вещаешь, вой? – взволновался Веремуд, ища на невозмутимом лице полусотника признаки скрытого умысла. – Кого тут брать, кроме родичей моих?

Тугая веревочная петля захлестнула ему горло и сдавила так, что попытка вздохнуть привела лишь к помутнению рассудка. Жесткая ладонь закрыла рот и потянула назад. Попытки ударить локтем или ногой канули в пустоту, но чуть ослабили хватку накинутого ошейника…

«Жизни лишить надумали, иуды, а ведь это я их вывел из-под удара эрзянского князя!»

В последнем усилии Веремуд схватился пальцами за веревку, нещадно раздирая себе ногтями кожу, и попытался выгадать еще один глоток сладкого воздуха. Пока сознание не померкло, он успел хрипло выдохнуть его остатки:

– …не остается…

– …безнаказанным! – мрачно закончил за него полусотник. – Но надеюсь, ты поймешь когда-нибудь, что добро все равно надо творить, что бы за этим ни последовало.

За несколько дней до описываемых событий

От погони инязора ветлужцы оторвались с кажущейся легкостью. Поскольку лошадей на всех не хватало, то они просто навьючили их поклажей, а сами бежали рядом, не снимая коротких кольчуг. Верхом была только девчонка, а через некоторое время и сам Веремуд. Как ни прискорбно ему было признать, но заданную чужеземными воинами скорость передвижения его стареющий организм выдержать не смог. К середине второго дня погони он полностью выдохся, перед глазами поплыли круги, и в конце концов им был указан не тот поворот.

Полусотник только крякнул, когда вместо широкого холма еле заметная травянистая стежка вывела их в болото, осуждающе покачал головой и скомандовал поворачивать назад. Продираться через сплошной лес с лошадьми не было никакой возможности, четвероногих и так приходилось оберегать от торчащих по краям тропинок острых сучьев и поваленных, покрытых зеленым мхом подгнивших стволов. Не дай бог, оступится на таком, захромает, и тогда придется оставлять животину на потеху диким зверям. Или даже потребуется прирезать, если нога окажется сломана, ведь кость у лошадей при переломе просто расщепляется на множество длинных осколков и срастить их практически невозможно.