Интимные места Фортуны - Фредерик Мэннинг

спокойствие, и он готов был молиться, лишь бы хоть что-нибудь случилось и он мог бы убивать или быть убитым. Рано или поздно что-то должно прийти из враждебной ночи. Он был почти уверен, что вот сейчас произойдет нечто неожиданное. Воздух был пересыщен влагой, туман конденсировался на каске, и она поблескивала в темноте. Старая, полуистлевшая прорезиненная плащ-палатка с капюшоном, скрепленным на шее шнурком, пропиталась влагой и тоже блестела.

Капрал Джейкс спал, и Берну было слышно его размеренное дыхание, но если уж быть точным, он слышал и собственное дыхание, как будто рядом дышал кто-то третий. И тут в границах небольшого пространства, которое уже осознавалось им как своя территория, что-то шевельнулось. Он сделал короткий вдох, задержал дыхание, и все его притушенное бездействием сознание сконцентрировалось теперь на одной точке. Движение было едва заметным, словно чуть-чуть сместился комок грязи, но вскоре оно возобновилось, и он смог разглядеть маленький сгусток тьмы на темной поверхности земли. В следующий момент Берн выдохнул, сморщившись от отвращения, поскольку разглядел крысу, семенившую в его направлении на своих коротеньких изящных лапках. Заметив его, крыса остановилась в нескольких ярдах от бруствера, поводила мордочкой, прислушиваясь, уселась, вся такая сытая и лоснящаяся, погладила передними лапками усы и двинулась своей дорогой параллельно траншее. Старательно обходя лужи и воронки от снарядов, она пробиралась по гребню бруствера, будто боялась промочить ноги. Вид крыс всегда вызывал у Берна омерзение. Он слегка пошевелился, чувствуя себя окончательно промерзшим и задубевшим. Рукавицы покрывал слой жидкой грязи, приклад был скользким от воды. В небо взметнулся тонкий серебряный стебель, изогнулся и расцвел ярким шаром света, который разрастался и пульсировал, заливая, словно изрытую оспинами, поверхность земли. Потом шар начал медленно падать, уменьшаясь, наконец, совсем погас, и все вокруг погрузилось во тьму. Эти несколько секунд рядовой Берн не шевелился, а когда шар отгорел, повернулся и перешел к другой стенке стрелковой ячейки. Злобно пророкотал пулемет. Спящий проснулся и сел, сдвинув с лица сползшую каску.

— Фрицы раздухарились? — сонно спросил он.

— Все спокойно, — небрежно бросил Берн, лишь немного понизив голос.

— Постой еще немного, я смену приведу. Пора тебя менять.

Он было поставил ногу на ступень, но тут же оба откинулись в разные стороны и присели: что-то разорвало воздух между ними, выбило камень из тыльного траверса окопа, тренькнуло, как натянутая струна, и ушло вверх. Берн первым пришел в себя после инстинктивного движения своего тела, переложил винтовку поудобнее, пригнулся к самой земле и замер в ожидании.

— Просто оборзели, пидоры! — проговорил капрал Джейкс с некоторым даже одобрением.

Берн не ответил. Теперь, когда его одинокое дежурство подошло к концу, он чувствовал усталость и раздражение. Возня и шепот другого человека только трепали и без того натянутые нервы. У пули снайпера имеются вполне определенные цели и предназначение, поэтому ее невозможно вот так запросто выкинуть из головы сразу после того, как она пролетела. Это как взрыв шального снаряда. Даже пулемет с его возможностями выбирать жертвы путем беспорядочного рассеивания пуль не дает такого эффекта интимности. Так что Берн припал еще ближе к винтовке.

Немцы явно начали находить что-то подозрительное в этом тягостном затишье. Внизу, на левом фланге их позиций, взвился еще один осветительный снаряд, проливая свой потусторонний свет на опустошенную заболоченную местность, и когда он почти затух, его место занял следующий. Берн безуспешно пытался вернуть себе контроль над небольшим участком местности, которым совсем недавно владел полностью. Его бесстрастное лицо подалось вперед. Весь его вид: и крючковатый нос между лихорадочно блестящими глазами, и обострившиеся скулы над впалыми щеками, и рот с тонкими губами, хоть и плотно сжатый, но слишком чувственный, чтобы скрыть признаки нерешительности, и упрямо выпяченная челюсть — все выражало крайнюю настороженность и спокойную решимость. Он еще немного приподнял голову, чтобы лучше рассмотреть местность, и в этот момент прямо напротив него ярко вспыхнул еще один снаряд. Оставаясь неподвижным в его сиянии, Берн скосил глаза вправо и сосредоточил взгляд на развалинах какой-то фермерской постройки ярдах в ста от него. Джейкс с полным безразличием глянул туда же. Свет погас, и в наступившей темноте Берн повернулся к своему спутнику.

— Не-е-е, он нас не видел, — пробормотал он сам себе. — Он просто решил наугад пальнуть в траншею.

И Джейкс с серьезным видом посмотрел на Борна.

— Не верь этим педрилам, — кратко бросил он.

В траншее показался штаб-сержант Тозер со сменой, они немного запаздывали. Когда Джейкс упомянул о снайпере, штаб-сержант повернулся к Берну.

— Как думаешь, где он? — тихо спросил он.

— Где-нибудь там, в развалинах, — ответил Берн без особой уверенности. — В куче битого кирпича, где печная труба рухнула. Думаю, там он лежит.

— А ты не думай, — посоветовал Тозер. — Если капитан Марсден спросит, ты уверен, а не думаешь, сечешь? Бригадного генерала Буллока уже подстрелили здесь. Это придаст заинтересованности нашим ребятам.

Он сказал несколько слов смене, занявшей стрелковую ячейку, и в сопровождении Джейкса и Берна двинулся к блиндажу.

— Есть шанс, что вы правы, — говорил он, не оборачиваясь, — и если это действительно так, я хочу, чтобы его накрыли.

Они пригнулись и начали по очереди спускаться в блиндаж, нащупывая ногами ступени. Две из них от дождей уже просели и превратились в скользкую горку. Спустившись ниже, они нырнули под закрывавшее вход промокшее одеяло, и звездный свет для них померк. Пошарив в темноте, нащупали еще одно одеяло, скрывающее свет в блиндаже. Берн вошел, и его ноздри прямо-таки затрепетали; от затхлого воздуха в нем, казалось, проснулся дремавший глубоко внутри звериный инстинкт. Тусклые огоньки свечей окружали нимбы. Но ни свечи, ни табачный перегар, ни дым от жаровни не могли заглушить смрада, исходящего от давно не мытых тел и одежды, многократно пропитанной потом и высыхавшей прямо на людях. Когда они вошли, немногие бодрствовавшие подняли головы, на лицах было написано полное безразличие, только встревоженно блеснули глаза. Остальные спали беспокойным сном и в неверном свете казались не более чем тенями. Примерно треть блиндажа, имевшего два выхода, была отгорожена одеялом, там разместились офицеры.

— Капитан Марсден хочет вас о чем-то порасспросить, капрал, — сказал Тозер. — Берн, и тебе лучше пойти.