Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Газеты все извратили! Там ничто не соответствует моей книге!
— Да ладно тебе, Марк, не парься. Тебе надо сосредоточиться на тексте, вот это и впрямь важно. У тебя мало времени. Ты помнишь, что мы три дня назад встречались в Бостоне и ты подписал договор на миллион долларов и должен меньше чем за два месяца написать книгу?
— Помню! Знаю! Но это не значит, что я должен писать макулатуру!
— Книга, написанная за несколько недель, — это книга, написанная за несколько недель…
— За это время Гарри успел написать «Истоки зла».
— Гарри — это Гарри… Ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Нет, не понимаю.
— Он очень большой писатель.
— Спасибо! Огромное спасибо! А я, значит?..
— Ты же знаешь, я не то хотел сказать… Ты писатель, скажем так… современный. Тебя любят, потому что ты молодой и динамичный… И продвинутый. Ты продвинутый писатель, вот. От тебя не ждут, чтобы ты получил Пулитцеровскую премию, людям нравятся твои книги, потому что они в тренде, потому что они их развлекают, и это тоже очень здорово.
— Ты что, правда так обо мне думаешь? Что я «развлекательный» писатель?
— Не передергивай, Марк. Но ты же понимаешь, что публика запала на тебя, потому что ты… Красавчик.
— Красавчик? Еще того лучше!
— Марк, в конце-то концов, ты же понимаешь, о чем я! Ты несешь определенный образ. И я уже сказал, ты в тренде. Тебя все обожают. Ты и хороший друг, и загадочный любовник, и идеальный зять… И потому «Делу Гарри Квеберта» обеспечен невероятный успех. С ума сойти, книжки еще нет, а ее уже с руками рвут! Сколько работаю, никогда ничего подобного не видел.
– «Делу Гарри Квеберта»?
— Это же название книги.
— Какое еще название книги?
— Ты сам так написал.
— Это же было рабочее название! Я там в заглавии уточнил: «рабочее название». Ра-бо-чее. Если ты не знаешь, это прилагательное означает «неокончательное».
— Барнаски тебе не сказал? Отдел маркетинга решил, что это идеальное название. Они вчера обсуждали. Срочно собрались из-за утечки. Рассудили, что раз так, то надо использовать утечку как инструмент маркетинга, и сегодня с утра запустили рекламную кампанию книги. Я думал, ты знаешь. Посмотри на сайте.
— Ты думал, что я знаю? Дуг, мать твою! Ты мой агент! Ты должен не думать, а действовать! Ты должен убедиться, что я в курсе всего, что происходит вокруг моей книжки, дьявол тебя раздери!
Я в бешенстве швырнул трубку и ринулся к компьютеру. Вся главная страница сайта издательства «Шмид и Хансон» была посвящена моей книге. Там красовалось мое большое цветное фото, черно-белые картинки Авроры и следующий текст:
Дело Гарри Квеберта
Роман Маркуса Гольдмана
об исчезновении Нолы Келлерган.
УЖЕ ЭТОЙ ОСЕНЬЮ!
ЗАКАЖИТЕ ПРЯМО СЕЙЧАС!
В тот же день, в тринадцать часов, должны были состояться судебные слушания, назначенные прокуратурой по результатам графологической экспертизы. Журналисты осаждали ступени здания суда в Конкорде, комментаторы телеканалов, которые вели прямую трансляцию, излагали от себя откровения, вычитанные в газетах. Говорили о возможном прекращении судебного преследования; выходил смачный скандал.
За час до начала заседания я позвонил Роту и сказал, что в суд не приеду.
— Прячетесь, Маркус? — рассердился он. — Знаете, нечего из себя красну девицу строить: эта книга — божий дар для всех. С Гарри снимут обвинение, вы обеспечите карьеру себе, а заодно подтолкнете как следует и мою: я буду уже не просто Рот из Конкорда, а тот самый Рот, о котором говорится в вашем бестселлере! Так что книга будет весьма кстати. Особенно для вас, на самом-то деле. Вы что, за два года так ничего и не написали?
— Заткнитесь, Рот! Вы не знаете, о чем говорите!
— А вы, Гольдман, прекратите этот цирк! Ваша книжка произведет фурор, и вы это прекрасно знаете. Вы собираетесь объяснить всей стране, что Гарри извращенец. У вас пропало вдохновение, вы не знали, о чем писать, и теперь вот пишете книгу, заранее обреченную на успех.
— Эти страницы не предназначались для печати.
— Но эти страницы написали вы. Не беспокойтесь, я очень надеюсь сегодня вытащить Гарри из тюрьмы. Скорее всего, благодаря вам. Подозреваю, что судья читает газеты, а значит, мне не составит труда его убедить, что Нола была общая подстилка.
— Не делайте этого, Рот! — закричал я.
— Это почему же?
— Потому что она такой не была. И он любил ее! Он ее любил!
Но он уже повесил трубку. Чуть позже я увидел его на экране своего телевизора: он победоносно шагал по ступеням Дворца правосудия с улыбкой до ушей. Журналисты тянули к нему микрофоны, спрашивали, правда ли то, что пишут в газетах: Нола Келлерган в самом деле развлекалась со всеми мужчинами в городе? Расследование опять начинается с нуля? И он радостно отвечал «да» на все вопросы.
На этих слушаниях Гарри освободили. Длились они от силы двадцать минут, и по мере того, как судья перечислял доказательства, дело сдувалось словно воздушный шарик. Главная улика — рукопись — утратила всякую убедительность, как только было доказано, что слова «Прощай, милая Нола» написаны не рукой Гарри. Все прочие факты разлетелись как пушинки: обвинения Тамары Куинн не были подкреплены никакими вещественными доказательствами, черный «шевроле-монте-карло» тогда даже не рассматривался как улика. Расследование на глазах превращалось в какое-то громадное недоразумение, и судья вынес решение: в связи со вновь открывшимися обстоятельствами выпустить Гарри Квеберта на свободу под залог в 500 тысяч долларов. Это открывало путь к полному оправданию.
Сенсационный поворот событий вызвал повальную истерию среди журналистов. Теперь многие задавались вопросом, не намеревался ли прокурор, арестовав Гарри и бросив его на съедение общественному мнению, сделать себе эпохальную рекламу. Затем толпа, собравшаяся перед Дворцом правосудия, наблюдала выход сторон: первым появился ликующий Рот и объявил, что уже завтра — когда будет внесена сумма залога — Гарри станет свободным человеком; за ним возник прокурор и попытался — не слишком убедительно — объяснить логику своих аргументов.
Устав созерцать большой парад правосудия на маленьком экране, я отправился бегать. Мне нужна была длинная дистанция, нужно было проверить свое тело. Почувствовать себя живым. Я добежал до озерца в Монберри, загаженного детьми и их родителями. На обратном пути, почти у самой Гусиной бухты, меня обогнала пожарная машина, потом другая, а за ней полиция. Только тогда я заметил едкий густой дым, поднимавшийся над соснами, и сразу понял: дом горит. Поджигатель привел свои угрозы в исполнение.
Я побежал так, как не бегал никогда в жизни, я мчался спасать писательский дом, который так любил. Пожарные уже работали, но фасад пожирали гигантские языки пламени. Горело все. В нескольких десятках метров, на обочине дороги, стоял полицейский и внимательно изучал капот моей машины, на котором красной краской было написано: «Гори, Гольдман. Гори».