Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I - Александр Мартин

дел. Он считал, что православная церковь подвергается угрозе с двух сторон: мистических обществ и католиков. Из мистиков особую опасность, по его мнению, представлял Лабзин, чей «Сионский вестник» нападал на официальную церковь, ориентированную на «внешнее» (противоположное «внутренней церкви» души). «Сионский вестник» пользовался популярностью в официальных кругах и, согласно инструкции Главного правления училищ, распространялся по школам и университетам. Ректор Санкт-Петербургской духовной семинарии подал Голицыну жалобу на Лабзина, но никакого действия она не возымела. Тогда в 1818 году было затеяно нечто вроде заговора. Некий Степан Смирнов написал полемическую статью в защиту православия, направленную против Лабзина. Сергей Шихматов (всецело преданный православию молодой морской офицер, который сочинял стихи, восхищавшие Шишкова) передал статью Стурдзе, а тот показал ее Голицыну. Министр был шокирован теологическими аберрациями своего протеже и согласился не предоставлять больше «Сионскому вестнику» освобождения от церковной цензуры. Лабзин же понимал, что православные цензоры ни за что не пропустят ни одного номера журнала в печать, и был вынужден прекратить его выпуск[504]. Стурдза обвинял «масонские ложи, мартинистов и лжемистиков времен Екатерины» – всю эту «мистическую шайку», чьим рупором был «Сионский вестник», – в том, что они подрывают основы православия [Стурдза 1876: 272]. Российское библейское общество слепо копировало английский оригинал, не заботясь о нуждах православной церкви. Приветствуя распространение Библии, Стурдза в то же время боялся, что РБО распространяет вместе с этим и протестантизм. Он одобрял перевод Библии на русский язык, но ему не нравилось, как это делало РБО с участием Лабзина. «Двойное министерство» запятнало свою репутацию связью с Библейским обществом. И тут и там руководство было сомнительным: Голицына Стурдза, по его собственному признанию, любил, но тот был скорее «христианином по сердцу и воображению», нежели по уму; у Попова «дух сект жалким образом омрачил слабый рассудок», а Тургенев был «нетверд в вере» [Стурдза 1876: 270]. Стурдза относился к деятельности министерства в целом одобрительно, но считал большой ошибкой снижение статуса православия как официально признанной конфессии. Он изложил эту точку зрения Голицыну еще в июле 1817 года, когда ему впервые показали манифест о создании «двойного министерства»[505].

Аналогичным образом, несмотря на прекрасное отношение к де Местру, Стурдза резко обличал усилия католиков по вербовке своих приверженцев – это, по его мнению, было не менее опасно, чем склонность к мистицизму у некоторых членов правительства и священников православной церкви. Он еще в 1816 году написал возражение против попыток Римской церкви обратить Россию в свою веру[506]. Эти попытки так тревожили русское правительство, что еще несколькими месяцами ранее всех иезуитов изгнали из Москвы и Петербурга (правда, они продолжали руководить иезуитской академией в Полоцке). Стурдза опубликовал в правительственной газете «Le conservateur impartial» объяснение высылки иезуитов, где писал, что католическая церковь уже давно вела подрывную работу против православия и иезуиты истощили безграничное терпение русских, проявлявшееся до этих пор по отношению к их попыткам завербовать себе сторонников. Он сочинил в 1820 году проект заявления о необходимости полной высылки иезуитов из России. Каподистрия советовал ему сосредоточиться на миссионерской деятельности иезуитов и, в противоположность Голицыну, не рассматривать этот вопрос в более широком антикатолическом контексте, но Стурдзу это ограничение сковывало. Как и в Аахене в 1818 году, он представил текст, который Александр I счел неприемлемым по дипломатическим соображениям. Опубликованная в конце концов заметка отличалась довольно резким тоном даже после того, как император, по словам Каподистрии, «счел уместным сократить и переписать некоторые фразы, чтобы заметка сохраняла строго исторический характер»[507]. Стурдза был трезвомыслящим человеком и видел недостатки своей церкви. Как он писал позже, многие на Руси, «услышав глас вопиющего в пустыне сердца человеческого, бросились искать внутреннего освящения, не обретали его, вдавались в странные и различные учения, единственно потому, что не нашли себе руководителей». Церковь не поддержала их, и в результате

…в верхних слоях господствовал мистицизм, действовали магнетизеры или вкрадывались модные богословы запада, в то время как <…> ядовитые расколы <…> увлекали за собою простой народ в бездну разврата или нечестия. Правда, нерукотворный корабль уцелел, но <…> кормчие спали у руля, не чуя бури и не заботясь о подводных камнях [Стурдза 1876: 287].

Именно стремление утвердить ведущую роль духовенства в обществе навело Стурдзу на мысль о религиозном образовании. Он с большим одобрением относился к реформам, проводившимся Сперанским и Голицыным в этой области, и полагал, что высокообразованные священнослужители – это ключ к решению проблем сектантства, нравственности крестьян и, в конечном итоге, к отмене крепостного права. Церковь должна была насаждать православие среди нехристианских народов, населявших Россию, и потому Стурдза предложил учредить семинарию по обучению русскому языку. Он настаивал, что это неотложная задача, ибо православие должно воздействовать на невежественные массы прежде, чем ими займутся западные «просветители» и миссионеры. Библейские общества полезны как распространители православного христианства, но они «напрасно бы покушались усвоить себе власть и подвиг Апостольства. Сии достохвалъные учреждения легко совратиться могут с прямого пути, если Бог не пошлет им вскоре могущественного Союзника. Союзник путеводитель сей есть Церковь»[508].

Мысль о необходимости укрепления церкви никогда не оставляла Стурдзу. Через 30 с лишним лет, незадолго до смерти, он писал, что старообрядцы отошли от церкви вследствие «невежества и голода духовного», и призывал отнестись к ним снисходительно, тогда как сектантство представляет несомненную угрозу. Как он убедился, «на полицейские меры надежды мало» [Письма Стурдзы 1894: 49–51][509]. С этим злом надо бороться всеобщим образованием юношей и девушек, сближением высшего духовенства с простыми людьми и миссионерской работой православных священников в крестьянской среде. Кроме того, Стурдза предлагал повышать образование всех священнослужителей и покончить с практикой регулярных переводов епископов из одной епархии в другую. Но главной задачей он считал дать надлежащее религиозное образование крестьянам – то есть обучить их грамоте; иначе все эти усилия будут бесполезны [Письма Стурдзы 1894: 49–51]. Подобно Голицыну, Лабзину и Руничу, Стурдза полагал, что Русская православная церковь нуждается в свежих идеях, почерпнутых извне. Но если «Пробуждение» искало эти идеи на протестантском Западе, то он считал, что они должны прийти с православного Востока, в первую очередь из Греции. В своих сочинениях Стурдза постоянно подчеркивал, что православие – религия не одних только русских; его семья поддерживала дружеские отношения как с русскими служителями церкви, так и с греками[510].

Филэллинизм и православный космополитизм Стурдзы привели в конце концов к его разладу с правительством. В феврале 1821 года, когда Каподистрия и Стурдза обсуждали с Меттернихом