Пробуждение - Тина М. Дженкинс

— Когда человек болен, ему не до секса, — сказал он и стал оглядываться по сторонам в поисках одежды.

— А мне кажется, с тобой все в порядке, — отозвалась Перл и, прищурившись, снова посмотрела на его член.

— Говорю тебе, я нездоров! Я могу даже умереть, если не вернусь в «Икор» как можно скорее.

— Мы все здесь умираем, — сказала она. — Одни быстрее, другие — медленнее. Что касается тебя, то никуда ты не вернешься… пока. Сначала мы должны решить, можешь ты для чего-нибудь нам пригодиться или нет.

— Как прикажешь это понимать?

— Тони недоволен твоим появлением.

— Но ведь вы сами привезли меня сюда.

— А ты бы хотел, чтобы мы бросили тебя там, где нашли?

— Нет, но… — Поразмыслив, Нат решил, что, пожалуй, лучше бы его не трогали.

— Вот и подумай, какая нам от тебя может быть польза, о'кей? — с вызовом проговорила Перл. — Тони убил десять человек, так что ты лучше его не зли!

Нат расхохотался. По-настоящему расхохотался, и хотя от этого у него сразу заболела шея, да и сам звук казался незнакомым и странным, он от всего сердца наслаждался собственным смехом. Наконец он сказал:

— Ну и напугала! Впрочем, откуда тебе знать, что я и так уже живой мертвец!

Перл несколько секунд обдумывала его слова, потом проворно выбежала вон. Нат не спеша оделся и, выйдя из кабинки, прислонился лбом к прохладному зеркалу, чудом уцелевшему на стене туалетной комнаты. Отчего-то ему вдруг вспомнилась одна девушка, с которой он встречался еще до того, как познакомился с Мэри. Как, дай бог памяти, ее звали? Ах да, Джулия… Она была английской журналисткой — смуглой, с очаровательными карими глазами, в которых иногда проскальзывало не по-женски жесткое выражение. Как-то они вместе отправились в Лондон рейсом авиакомпании «Вирджин». Из-за какого-то недоразумения с билетами их без всякой доплаты попросили перейти в салон первого класса, хотя оба летели экономическим. В самолете — пока Джулия выстраивала на откидном столике пустые бутылочки из-под крепких напитков (как все британцы, пить она умела, и это было, кстати, почти все, что он о ней помнил), Нат наслаждался бесплатным массажем. Мерный гул самолетных турбин и приятный, легкий массаж привели к тому, что он почувствовал возбуждение; массажистка заметила это и предложила Нату «ублажить» его за лишние полторы сотни баксов. Вернувшись на место, Нат провел приятнейшие полчаса, прихлебывая шампанское, закусывая разносимыми стюардессами лакомствами и поглаживая атлетические ляжки Джулии. Но до Лондона было еще далеко, а шампанское всегда действовало на Ната как афродизиак. Джулия тоже успела слегка окосеть, однако им все же хватило здравого смысла понять: если они займутся сексом прямо в креслах, это может расстроить других пассажиров. Поэтому они по очереди проскользнули в туалет и, раздевшись догола, бросились в объятия друг друга. Это был волшебный, незабываемый секс, и сейчас Нату очень хотелось, чтобы Джулия вдруг возникла в зеркале и, протянув ему сквозь стекло руку, помогла вернуться назад, в прошлое, в их родной мир. Увы, единственным, что отражало грязное, треснувшее зеркало, были один-два обитателя старого самолета, которые продолжали заниматься своими скучными, однообразными делами, оставляя после себя мусор и грязь, мусор и грязь.

51

Когда взошло солнце, Нат увидел, что над кладбищем самолетов колышется плотное серое покрывало. Ночь была тихой, безветренной, поэтому дым и копоть от сотен костров и тысяч крошечных коптилок так и остались висеть в воздухе над долиной. Отравленный воздух проник и в салон; Нат дышал им, наверное, большую часть ночи и теперь чувствовал стеснение в груди. Похоже, у него в легких развивался какой-то острый процесс. Нужно срочно найти способ вернуться в «Икор», подумал Нат, иначе его новое тело может пострадать. Потом он попытался прикинуть, какова средняя продолжительность жизни у обитателей самолетного кладбища. Среди виденных им людей совершенно не было стариков, хотя многие здесь выглядели лет на двадцать-тридцать старше своего истинного возраста. Ната это, мягко говоря, не вдохновляло.

Снова выглянув в иллюминатор, он обратил внимание на двухлетнего малыша, который застрял между двумя глубокими лужами и теперь отчаянно вопил. Насколько Нат мог судить, за мальчонкой никто не следил и никто не торопился к нему на помощь. Тогда Нат довольно громко потребовал, чтобы обитатели салона что-нибудь предприняли. И снова на него никто не обратил внимание. Только Тони лениво зевнул и пробормотал небрежно:

— А-а, не наше дело.

Спустя какое-то время к Нату приблизилась Перл. В бледном свете утра она выглядела особенно грязной и больной.

— Мы отправляемся на прогулку, — сказала она, пристегивая к его ошейнику собачий поводок.

— Зачем это? Я не убегу! — возразил Нат.

Но Перл уже потащила его за собой. На ступеньках трапа она так дернула за поводок, что Нат едва не упал. С трудом удержав равновесие, он попытался перевести дух и едва не поперхнулся. Волна одуряющей вони нахлынула на него, как прибой; в ней смешались запахи горелой резины, обуглившегося мяса и навоза от нескольких свиней, коз и худых, как скелеты, лошадей, привязанных к шасси под фюзеляжами. От дыма у Ната выступили слезы. Судя по углям, оставшимся на месте костров, топили здесь чем попало — всем, что только удавалось найти.

Перл снова дернула поводок и потащила Ната за собой через лагерь. Все, кто попадался им по пути, неизменно бросали свои дела и глазели на происходящее, но ни на одном лице Нат не заметил ни следа удивления или участия. Наконец они добрались до небольшого частного самолета, в который нужно было подниматься по закрытому трапу. Здесь Перл пропустила Ната вперед, а сама стала подниматься следом, слегка подталкивая его в спину.

Входной люк самолета отворился, и на Ната пахнуло чистым, прохладным воздухом, который показался ему ледяным.

— Вот он, — сказала Перл, толкая Ната в глубокое кресло. Одновременно она сильно дернула за поводок, словно дрессируя собаку, и от резкой боли в шее у Ната из глаз снова брызнули слезы. Смахнув их, он быстро огляделся. В отличие от салона первого класса, где он провел уже почти неделю, в маленьком самолете оказалось на удивление чисто. Не только кресла, столы и кухонный отсек, но даже пол и стены были вымыты и выскоблены так, что выглядели почти стерильными. Обдумать, что все это может значить, Нат не успел — во вторую дверь салона вошел высокий худой мужчина с длинными седыми волосами, свисавшими чуть не до пояса, бледно-зелеными глазами и бледной, сухой, как пергамент, кожей. В отличие от большинства обитателей самолетного кладбища, которые словно соревновались между собой в неряшливости, он был одет в аккуратный костюм-сафари из тонкого светло-бежевого материала, отдаленно похожего на мешковину. Ногти на руках длинные, желтые и слегка загнуты, как у хищной птицы. Возраст неопределенный — на вид ему можно дать и шестьдесят, и все сто, однако движения его отличались редкой грацией и быстротой.

Вместе с ним, держась сзади за его брючину, вошла девочка лет семи. Нат сразу понял, что она слепа, однако ее затуманенные катарактой мутно-белые глаза обежали комнату так, словно она была зрячей.