Тициан - Александр Махов

Современники не поняли и не оценили по достоинству то новое, что несли в себе эти творения. Вероятно по этой причине венецианское «Благовещение» художник поспешил подписать дважды: Titianus fecit fecit (Тициан сделал, сделал), словно опасаясь, что кто-то может усомниться в его авторстве. Непонимание, а порой и доходившие до него разговоры о том, что он якобы выдохся, огорчали стареющего мастера. Более того, длительное отсутствие из-за поездок в Рим и Аугсбург поколебало непререкаемый авторитет Тициана как главы венецианской школы, и многие официальные заказы (Дворец дожей, Скуола Сан-Рокко, церковь Сан-Себастьяно) были переданы его молодым соперникам. Все это привело к тому, что Тициан все более замыкался и уходил в себя. Даже Аретино с Сансовино не смогли вывести его из состояния подавленности духа, и он недели напролет не покидал дом и мастерскую. Свои тогдашние настроения художник выразил в большом «Распятии» (Эскориал, монастырь), о котором имеется упоминание в его письме Филиппу II в сентябре 1554 года как о работе, исполненной глубочайшей веры (opera devotissima).

Пожалуй, это самая впечатляющая картина Тициана о трагедии непонимания и одиночества. Оставленный всеми распятый Христос принимает мученическую смерть на кресте во искупление людских грехов, но никто его не оплакивает. Видно, как палачи спешно удаляются с места казни. Угасает день, и угасает жизнь распятого Христа. Его прощальный взгляд встречается лишь с пустыми глазницами черепа праотца людей Адама, нашедшего последний приют на Голгофе. Трагический диалог жизни со смертью будет терзать Тициана до скончания его дней. Написанное им свободными мазками прекрасное тело умирающего Христа передает такой накал напряжения, что бесстрастное небо, не выдержав, озаряется разрядами молний. Еще мгновение, и послышатся мощные раскаты грома, пойдет дождь. Создается впечатление, что одна только природа оплакивает смерть Спасителя.

В середине июня Тициан узнал радостную весть — он стал дедом. Отложив все дела, он отправился в Серравалле, чтобы поздравить дочь с первенцем. По дороге он заехал в Кастель-Роганцуоло, где дописал последнюю часть триптиха — апостола Павла с мечом. Работа была предназначена для собора в Серравалле, где жили молодые. Тициан провел у них несколько дней, а затем поехал на родину в Пьеве ди Кадоре, чтобы свидеться с братом и решить на месте дела, связанные с торговлей лесом и зерном. Для местной церкви он написал алтарную картину «Кормящая Богоматерь со святыми Андреем и Тицианом». Как отметил в ранее упоминавшемся сочинении друг художника литератор Вердидзотти, в образе Богоматери угадываются черты дочери Лавинии, святому Тициану приданы черты сына Помпонио, брат Франческо с длинной бородой узнаваем в святом Андрее. Себя же Тициан изобразил слева коленопреклоненным старцем с посохом святого Тициана. Во время очередного посещения родных мест Тициан внес в картину несколько исправлений, обогатив митру и мантию святого. Картина дважды выкрадывалась из церкви. Последний раз в 1971 году злоумышленники срезали ее с подрамника, но вскоре она была найдена.

Конец триумвирата

21 октября, посетив близких, Тициан довольный вернулся в Венецию. Был тихий теплый осенний вечер, когда запыхавшийся посыльный принес страшную весть — умер Аретино. Бросив кисти, Тициан направился к дому друга, все еще не в силах поверить случившемуся. Возможно ли, чтобы умолк этот неиссякаемый источник энергии, жизнелюбия и веселья? В доме на набережной Дель Карбон собрались близкие. Навзрыд плакали обе дочери покойного и напуганные случившимся «аретинки». Врач, который констатировал смерть, пояснил, что за обедом Аретино вдруг почувствовал сильное головокружение, привстал с места и тут же рухнул как подкошенный, ударившись головой о каменный пол.

Через два дня состоялось отпевание в церкви Сан-Лука, куда набилось много любопытствующего народа, а из местной знати не было почти никого. Даже после своей смерти «бич князей» держал в страхе венецианскую аристократию. А уж как, вероятно, обрадовались многие из тех, кто платил литератору немалую дань за умолчание о их неблаговидных делишках, а то и просто из-за боязни стать мишенью его разоблачений! В церкви были представители пишущей братии, издатели, художники. Пришел и Тинторетто, которого покойный привечал в последнее время. После похорон Тициан и Сансовино отправились в мастерскую на Бири, где засиделись допоздна, поминая несчастного друга. Им обоим будет недоставать его искрометной веселости и неуемного жизнелюбия. Аретино любил повторять, что «единственная задача человека — это полное наслаждение всеми земными благами». Кто-кто, а уж Аретино ими пользовался сполна. Он ни в чем себе не отказывал, и в его плотоядной ненасытности было что-то от мифологического сатира.

Вскоре в городе получил известность едкий сонет, по-видимому, сочиненный кем-то из завистливых приятелей, вечно крутившихся вокруг покойного литератора и принимавших участие в его шумных оргиях и лукулловых пирах.

Тициан не находил себе места. Со смертью Аретино он понял, как много тот для него значил в течение последних тридцати лет. Своим шумным успехом в Италии и в Европе он в значительной мере был обязан блестящему перу покойного друга. Он прекрасно понимал, что Аретино действовал не бескорыстно, но смотрел на его проделки с пониманием и иронией. Такова уж была натура этого гения эпистолярного жанра. А какие сонеты, пусть даже комплиментарные, посвящал он его картинам! Зато в моменты подавленности духа, когда все валилось из рук и мир виделся ему в черном цвете, этот неугомонный весельчак и жизнелюб заряжал энергией и вселял в него уверенность в своих силах. Его суждения о написанных им картинах, при всей их восторженности, — а иначе быть не могло, поскольку Аретино был человеком крайностей, — поднимали дух и помогали в работе.

Как же он корил себя за то, что бывал иногда излишне строг к другу-литератору, осуждая его за словоблудие, бахвальство и тягу к роскоши. А теперь — пустота, и не с кем отвести душу. Дети выросли, и у каждого из них своя жизнь. Брат Франческо, родная душа, жил далеко. Остались лишь палитра и кисти, составляющие его суть и пока оправдывающие дальнейшее существование на земле.

По натуре будучи немногословным, он только красками вел разговор с жизнью. Но когда становилось невмоготу от грустных мыслей, Тициан не спеша направлялся к осиротевшему дому Аретино, смотревшему пустыми глазницами окон, и заходил в знакомую таверну у моста Риальто, чтобы передохнуть и молча помянуть друга. Его узнавали, кое-кто подходил поприветствовать и выразить почтение старому мастеру. Затем он вставал и возвращался к себе домой, проходя через арку мимо дома Il Milione, где когда-то жил Марко Поло, и продолжал свой путь, отвечая на приветствия прохожих, которые узнавали великого венецианца, провожая взглядами удаляющегося твердой походкой статного старца. Но тоска его не отпускала, и он все более замыкался в себе. Видимо, те же чувства испытывал и Сансовино, неделями не покидавший свою мастерскую. Аретино был для них связующим мостиком. После его ухода связь нарушилась и каждый остался на своем берегу.