Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл

Один подросток ковырял ножом какой-то комок и совсем не обращал на меня внимания. Половину его лица закрывала копна волос.

Хриплый оказался тем самым точильщиком ножей. Это меня подбодрило, но лишь чуть-чуть. Когда он стоит у нас на крыльце, это одно дело, когда я свалился к нему в лагерь — другое.

— Простите, я… спасибо, но я лучше пойду.

— Бакс, это я его поймал! — мальчишка с расплющенным носом съехал на заднице вниз по склону. — Но этот дивви[54]сам свалился! Я его не толкал! А надо было! Он за нами шпионил, байстрюк этакий!

Точильщик посмотрел на меня.

— Тебе еще рано уходить, чавво.

* * *

— Это… — Висельник перехватил «покажется», — кажется странным, но я был в лесу рядом с церковью, и только… — Висельник перехватил «присел», — хотел отдохнуть, как прибежала собака…

Боже, как жалко это звучит.

— …огромная собака, схватила мою сумку и убежала.

Ни на одном лице не отразилось и капли сочувствия.

— В сумке были все мои учебники и тетради.

Из-за Висельника я подергивался, как будто врал.

— Я пошел за собакой… ну, хотел за ней пойти, но стемнело, и тропинка, ну, что-то вроде тропинки, привела меня к… — я показал наверх, — вон туда. Я увидел вас сверху, но я не шпионил.

Даже у младенца на лице отразилось сомнение.

— Честно, я только хотел найти свою сумку.

Подросток, который что-то вырезал, продолжал вырезать.

— А что тебя вообще занесло в лес? — спросила женщина.

— Я прятался.

Сработает только некрасивая истина.

— Прятался? — призвала меня к ответу ее дочь. — От кого?

— От кучи ребят. Деревенских.

— Чего ты им сделал? — спросил мальчишка со сломанным носом.

— Ничего. Просто они меня не любят.

— Почему?

— Откуда мне знать?

— Да уж наверняка знаешь!

Конечно, знаю.

— Потому что я не один из них. Вот и все. Им этого достаточно.

Что-то теплое и мокрое оказалось у меня в ладони. Клыкастый пришелец поднял голову. Мужчина с прилизанными назад волосами и бакенбардами фыркнул от смеха, глядя на старика.

— Видел бы ты свою рожу, Бакс! Когда парень свалился незнамо откуда!

— Я испугался, как будто черт на меня выскочил! — Старик швырнул в огонь пивную банку. — И не стыжусь признаться, слышишь, Клем Остлер? Я думал, он муло[55]с кладбища. Или это опять годжи швыряют в карьер плиты и холодильники, как тогда под Першором. Нет, этот ач-тхен[56]мне всегда был подозрителен.

Либо цыгане выдумывают свои слова для всего, либо берут уже существующие и гнут как хотят.

— И то, что этот, — подозрительный кивок на меня, — вокруг шастает, только подтверждает, что я был прав.

— Разве не вежливее было бы просто спросить, не видали ли мы твоей сумки? — точильщик смотрел на меня.

— Думал небось, что мы тебя живьем зажарим? — женщина скрестила на груди руки, толстые, как канаты. — Все знают, что мы не откажемся от кусочка годжо,[57]так ведь?

Я пожал плечами — мне было плохо и я не знал, что ответить. Подросток продолжал вырезать непонятно что. Пахло древесным дымом и солярочным выхлопом, человеческими телами и табаком, сосисками с фасолью, кисло-сладким конским навозом. Эти люди свободней меня, но моя жизнь в десять раз удобней, и проживу я, наверно, дольше.

— А что, если мы тебе поможем искать эту твою сумку? — заговорил коротенький мужчина, сидящий на троне, сложенном из шин. — Что ты нам дашь за это?

— А моя сумка что, у вас?

— В чем это ты обвиняешь моего дядю? — выпалил мальчишка со сломанным носом.

— Тихо, Ал. — Точильщик зевнул. — Пока что, насколько я могу судить, он нам ничего плохого не сделал. Но может заработать капельку хорошего отношения, если расскажет, что там было в общинном центре в среду. Небось говорили про эту постоянную площадку, что муниципальный совет хочет строить на Хейкс-лейн? В зал набилось полдеревни. Я сроду такого не видал.

Честность и чистосердечное признание — часто одно и то же.

— Да.

Точильщик откинулся назад с довольным видом, словно выиграл спор.

— И ты ходил небось? — спросил тот, кого называли Клем Остлер.

Я уже и так слишком долго колебался.

— Мой отец взял меня с собой. Но собрание прервалось на середине, потому что…

— Потому что вы все про нас выведали, так? — резко спросила дочь.

— Мало что выведали, — такой ответ показался мне самым безопасным.

— Эти годжи, — у Клема Остлера глаза были как щелки, — они про нас не знают ни на крысиный хвост, а так называемые «специалисты» — еще меньше.

Старик по имени Бакс кивнул.

— Семья Мерси Уоттс поселилась на одной такой «разрешенной площадке», у Севеноукса. Там надо платить, очереди, списки, инспекторы. Выходит то же социальное жилье, только на колесах.

— В этом вся глупость! — Точильщик поковырял в костре. — Мы не больше ваших местных хотим, чтоб площадки строились. Все этот новый закон, из-за него весь этот чертов шум и поднялся.

— Что это за закон такой, дядя? — спросил мальчишка со сломанным носом.

— А вот такой. Он гласит, что если муниципальный совет не построит сколько надо площадок, мы можем ачить[58]где захотим. Но если площадки есть, а мы стоим в другом месте, то гаввы[59]могут нас насильно передвинуть на площадку. Вот зачем им это место на Хейкс-лейн. А не потому, что они нам хотят сделать чего-то хорошее.

— И про это небось говорили на этом вашем собрании, а? — старшая женщина оскалилась на меня.

Клем Остлер не дал мне ответить:

— А как только они нас привяжут к месту, то примутся запихивать наших чавви в свои школы, а там уж их дрессировать: да, сэр, нет, сэр, слушаюсь, сэр. Превратят нас в кучку дидикоев и кенников,[60]засунут в душные кирпичные дома. Сотрут с лица земли, как Гитлер хотел. Конечно, постепенно, очень вежливо, но все равно так или иначе от нас избавятся.