В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

— Что же, можно десятую часть отдать, только пусть защищает нас, творит нам суд и милость! — загремело вече.

— Это первое повеление князя, вами избранного, а второе таково будет. Приказывает вам Рюрик: его, в отличие от всех других князей родовых, именовать великим князем, отдавать ему всегда почёт и зла на него не мыслить, а кто ослушается, того постигнет гнев его. Пусть на вечные времена будет для вас великий князь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите обо всём, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.

Посланец поклонился вечу и скрылся в толпе бояр.

— Что же? Это ничего! Не тяжко, если десятую часть только, — говорили вечевики, расходясь в разные стороны по Новгороду.

— Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так всё целиком отбирали, да ещё сверх того требовали...

— А насчёт того, как величать его, так нам всё едино.

— Ещё бы! Только бы справедлив да милостив был!

В общем, вечевики разошлись все очень довольные. Томительное ожидание кончилось. Они знали теперь, что их ждёт впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Оно не могло быть худшим, чем то, что недавно ещё миновало.

Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же «великого князя». Известно им было, что не один он идёт в земли приильменские, что сопровождает его смелая, отважная дружина, которая не даст в обиду своего вождя. Тяжёл меч норманнский — по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.

Весь Ильмень заговорил о Рюрике, о его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, решительно никто не вспоминал, что этот избранник когда-то оставил эти же родные ему места, гонимый и презираемый всеми.

Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя; они восхваляли его доблести, мужество, красоту, как будто сами его видели...

— Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, — толковали в родах.

— Не тронет! Сам ему поклоняться будет!

— То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!

Всё-таки на Ильмене царило полное воодушевление. Все ждали от будущего только хорошего, доброго. Избранника, не зная, уже начинали любить. Вспоминали, что пока он был на земле славянской, не смели обижать народ грубые норманны, и тяготы пошли только после того, как ушёл Рюрик с главными дружинами за море.

С нетерпением ждали своего владыку ильменские славяне. Шло время, приходили и из-за моря и с устья Волхова разные вести: скоро должен был прибыть Рюрик на берега родного ему озера.

ока народ приильменский переживал томительные дни ожидания, его избранник был уже на пути к великому северному центру славянщины.

Тяжело было покидать Рюрику свою вторую родину. Эти угрюмые скалы, вечно бушующее море, низко нависшие тучи так стали милы и дороги его сердцу, что много, много стоило усилий храброму берсерку сдержать себя и не выказать своих чувств при расставании с нею.

Кругом все, и Бела, и его старые соратники, и ярлы, радовались внезапному обороту дела и предсказывали Рюрику блестящее будущее. Для них очень важно было, что Ильменем станет править их витязь. Целые страны, дотоле неведомые им, как бы входили теперь в состав Скандинавии, сливались с нею благодаря владычеству Рюрика на берегах Ильменя.

Более всех восторгался впечатлительный Олоф.

— О мой конунг, — восклицал он, — ты должен торопиться с отправлением! Твой народ ждёт тебя...

— Мой народ! — грустно улыбался в ответ Рюрик. — Ты не знаешь, Олоф, этого народа... Правда, он добр и храбр, но и свободолюбив. Всякая власть для него то же, что путы никогда не знавшему седока коню.

— Ну, мы сумеем оседлать его, — смеялся Олоф. — Посмотри на своих варягов! Они тебе преданы, каждый готов отдать за тебя жизнь... С ними ли ты боишься этих дикарей?

— Я никого не боюсь!

— Верю этому! Знаю, что сердце твоё не ведает страха, но ты должен начать своё великое дело и спешить туда, на берега Ильменя.

Обыкновенно после подобного напоминания пылкий, впечатлительный Олоф принимался мечтать о будущих подвигах в неведомой до тех пор стране. Между назваными братьями было решено, что они не расстанутся.

Вместе с Рюриком оправлялся на Ильмень и Олоф, решивший также покинуть свою угрюмую родину. Синеус и Трувор, как назвали братьев Рюрика славянские послы, само собой, шли вместе с ним. Многие ярлы, которым тесно было среди гранитных скал своей родины, также примкнули к Рюрику. Аскольд и Дир, ставшие после похода на франков ещё более неразлучными, чем прежде, были в числе сопровождающих Рюрика ярлов.

Рюрик понимал всю трудность той задачи, выполнение которой он на себя принял. Понимал он также, что только страх перед вооружённой силой может держать в повиновении буйный народ, не знавший ничьей воли, кроме своей собственной. Поэтому он несколько медлил с отправлением на берега Ильменя, подбирая надёжную дружину. На варяго-россов, подавляющее большинство которых, как уже известно, составляли выходцы из земель славянских, он вполне мог надеяться. Эти закалённые в битвах воины, бесконечно преданные своему вождю, явились для добровольно избранного славянами князя верным оплотом в его новом государстве. Кровных норманнов Рюрик старался не допускать в свою дружину, понимая отлично, что их постоянно будет тянуть на родимые фиорды и на Ильмене они всегда будут чувствовать себя чужими, пришельцами.

Были у Рюрика и другие затаённые замыслы.

Пусть там, кругом, говорят, что при его посредстве Ильмень войдёт в состав Скандинавии, что земли славянские сольются с землями суровых норманнов. Нет, не бывать этому!.. Если угодно богам было поставить Рюрика во главе великого могущественного народа, то вовсе не для того, чтобы подчинить этот народ угрюмому Северу. Когда удастся Рюрику собрать воедино племена славянские, сплотить их между собой общей, единой властью, одной правдой, тогда этот чудо-народ, этот сказочный богатырь сам поспорит и с Севером дальним, да и со всеми народами, которые кругом на земле живут. Не задрожит он, как эти трусливые бритты, при одном упоминании о норманнах, грудью встретит врага, отразит его напор и, ещё более могущественный, встанет из пепла разрушения.

Чудо-народ!

Подобные мысли о полной самостоятельности, о независимости от Скандинавии всё больше и больше овладевали Рюриком, и Эфанда с тревогой замечала печать грусти на его лице.