Навеки моя - Шарлин Рэддон

Хотя воздух был неподвижным, Эри показалось, что вокруг кто-то движется. Еще немножко, и она услышит древние голоса, шепчущие бесконечную, вечную молитву. Но она не испытывала страха – здесь все дышало покоем. Чувство благоговения и восторга вознесло ее, и сердце ее защемило от неведомых раньше чувств. Она медленно повернулась к Бартоломью. Несмотря на то, что она улыбалась, к ней на ресницу скатилась слезинка. Кончиком пальца он поймал эту слезинку и слизнул.

– Ты тоже чувствуешь это? – спросил он мягким, тихим голосом, почти шепотом.

– Это как сказка, – ответила Эри. – Мне кажется, что вокруг оживают древние легенды.

– Это особенное место. Здесь проходили древние обряды. Эри нервно оглянулась через плечо:

– А мы не разгневаем здешних духов? Бартоломью взял ее лицо в свои мозолистые ладони.

– Мне кажется, то, что я чувствую к тебе, так же священно, как и эта поляна, Эри. Это самое лучшее место, чтобы выразить свои чувства.

– О Бартоломью, я так тебя люблю! – она обняла его и поцеловала теплые впадинки на его ладонях. Эмоции переполнили его – благоговейный страх и неверие, что он здесь, с ней, и что она сказала эти слова, что они не приснились ему. Мечта, которая становилась реальностью. Чувство вины было моментально отброшено. Возбуждение лихорадочной волной пробежало по его телу, оно становилось все сильнее и сильнее.

– Мой орел, – сказала она и поцеловала его в другую ладонь.

– А ты, что ты за птичка?

– Крапивница.

Он вспомнил, что после встречи с ней он постоянно задумывался и не мог понять, что же так сильно привлекает его в ней. Он так и не смог понять этого до сих пор. Внутри она была такой же грациозной, как лебедь, непосредственной, как синичка, и такой же легкой и воздушной, как колибри. Она была как сама жизнь.

– Ты не крапивница, – хрипло сказал он. – Ты – нимфа, которую я боготворю.

Она подняла голову и посмотрела на него:

– Как орел может боготворить нимфу?

– Точно так же, как лебедь боготворил Леду. Показать тебе?

Ее взгляд опустился ниже его пояса.

– Но лебедь – птица водоплавающая, и наверняка у нее есть все необходимое… все, что есть у мужчины. А у орла нет… необходимого оборудования.

Бартоломью опустил взгляд и увидел, что его возбуждение было хорошо видно через плотно облегающую его тело ткань брюк. Когда он поднял глаза, то увидел, что Эри смотрит на него глазами фиолетового цвета. Она хочет его так же, как он хочет ее! С низким рычанием он схватил ее и начал яростно целовать. Слабый стон, который сорвался с ее губ, зажег его так, как фитиль зажигает порох, грозя разорвать его тело на куски.

Он неистово, дико хотел ее. Это чувство не было новым для него, но настолько сильно он ощущал его впервые. Всю свою жизнь он не давал волю чувствам, прятал свою страсть, отказываясь от себя самого. С тех пор как он увидел Эри, жить по-старому стало невозможно. Теперь он был близок к тому, чтобы порвать все цепи, сковывающие его, и полностью отдаться нахлынувшим чувствам. В такой момент, как этот, не нужно торопиться – это мгновенье нужно растягивать, лелеять, превозносить. Но Эри не хотела ему в этом помогать, она опять и опять осыпала его лицо градом поцелуев.

– Люби меня, Бартоломью, я хочу тебя! Я хочу твоих волшебных прикосновений. Я хочу чувствовать тебя в себе. Да, только тебя!

Ее рули расстегивали пуговицы на рубашке, а ее губы были такими же жаркими, как солнце августа. Когда он поддался и отбросил рубашку, она руками ласкала его крепкую грудь, целовала татуировку на шее, рядом с которой бешено стучал пульс. Ее губы усыпали поцелуями все его тело: ключицы, плечи, грудь. Бартоломью вздрогнул от удовольствия, когда она поцеловала, его сосок, а затем нежно зажала его между зубов.

– Ты выворачиваешь меня наизнанку! Если ты и дальше будешь так продолжать, я упаду к твоим ногам бездыханным.

– Лучше тоже выверни меня наизнанку.

– С удовольствием.

Бартоломью целовал ее шею, уши, виски, глаза, руками высвобождая ее волосы, шелковым дождем они ниспали ей на плечи. Ее платье из плотной материи не давало ему ласкать ее тело так, как он хотел. Одну за другой он расстегнул все пуговицы и потащил ткань вниз, прижимаясь губами к обнажавшейся коже. Спустя секунду платье упало к ее ногам. Туда же упала и ее сорочка. Он воздал Богу хвалу, что она не носит корсет. Когда она предстала перед ним обнаженная, такая, какой Бог создал ее, он отступил на шаг, чтобы полюбоваться ее прекрасным телом. Она стояла молча, и только бешеное биение жилки у основания шеи выдавало те эмоции, которые она переживала.

Он удивился – он думал, что она будет выглядеть не так, как раньше, когда он в последний раз видел ее обнаженной. Не такой невинной, что ли? Но это понравилось ему сильнее, чем он мог выразить. Что бы там ни было, но она была еще более прекрасна, чем казалась ему в его воспоминаниях. Уже несколько месяцев он хранил в памяти образ ее, обнаженной и лежащей перед ним. Но то, что он увидел сейчас, показалось ему намного прекраснее даже этого образа.

Его руки дрожали, когда он снимал брюки. Он хотел подойти к ней, но она остановила его.

– Сейчас моя очередь.

Бартоломью никогда не стоял под пристальным взглядом женщины. Это было новое, чертовски возбуждающее чувство. Его терпение растворилось под ее горячим, страстным взглядом.

– Хватит, нимфа, если ты только хочешь, чтобы я остался мужчиной.

Он подошел к ней, и они упали на постель из одежды. Их губы слились в страстном поцелуе. Он целовал ее так жарко, как медведь, который наконец-то дорвался до меда. Рука Бартоломью нашла ее грудь. Он услышал ее мягкий стон, когда он пальцами прикоснулся к ее соску. Он прошептал ей прямо в губы:

– Я голодал все эти годы, о праздник все же наступил. И я, дрожа, как от мороза, вино познания отпил.

Затем он заменил пальцы ртом. Эри задохнулась и дугой выгнулась в его руках. Когда она опять смогла дышать, она спросила:

– Ты читал Эмили Дикинсон?

– Это приближало меня к тебе.

Она взяла его лицо в ладони и поцеловала:

– Я так скучала по тебе!

– По мне? – он дразнил ее. – Или по этому? – он взял ее грудь и нежно зажал сосок зубами.

– По тебе, по этому, по всему, – ее пальцы утонули в его волосах, она задыхалась от возбуждения, но голос звучал твердо. – Больше всего по тебе. Не дразни меня, Бартоломью, я слишком хочу тебя.

Он поднял голову и посмотрел на нее темными, ясными глазами.

– Ты – душа моя, разве ты не знаешь это? Ты – кровь, которая течет во мне, вены, по которым она течет, мое сердце. Жить без тебя, без возможности выразить свою любовь к тебе было бы все равно, что брести в тумане, бесконечном, бессмысленном, слепом аду.

– О Бартоломью, если бы я только знала, что Хестер… я бы никогда не вышла замуж…