От Ленина до Путина. Россия на ближнем и среднем Востоке - Алексей Васильев

В этом материале приведен перечень просьб афганского руководства в сентябре – декабре 1979 года.

Упоминалась шифротелеграмма, из которой становится ясно, что долгое время Центр, несмотря на своих представителей в Кабуле, старался держаться от авантюр подальше.

«1. Признано целесообразным, считаясь с реальным положением дел, как оно сейчас складывается в Афганистане, не отказываться иметь дело с Амином и возглавляемым им руководством. При этом необходимо всячески удерживать Амина от репрессий против сторонников Тараки и других неугодных ему лиц, не являющихся врагами революции. Одновременно необходимо использовать контакты с Амином для дальнейшего выявления его политического лица и намерений.

2. Признано также целесообразным, чтобы наши военные советники, находящиеся в афганских войсках, а также советники органов безопасности и внутренних дел оставались на своих местах. Они должны исполнять свои прямые функции, связанные с подготовкой и проведением боевых действий против мятежных формирований и других контрреволюционных сил. Они, разумеется, не должны принимать никакого участия в репрессивных мерах против неугодных Амину лиц в случае привлечения к этим действиям частей и подразделений, в которых находятся наши советники.

15.09.79 г. Громыко».

Но и нажим на Москву афганского руководства и наших кабульских представителей, не подозревавших, что решение о вводе войск уже фактически принято, возрастал.

«12 и 17 декабря представитель КГБ встречался с X. Амином. Из высказываний Амина заслуживают внимания следующие.

Амин настойчиво проводил мысль о необходимости непосредственного участия Советского Союза в сдерживании боевых действий бандформирований в северных районах ДРА. Его рассуждения сводились к следующему:

– нынешнее афганское руководство будет приветствовать присутствие Советских Вооруженных Сил в ряде стратегически важных пунктов в северных провинциях ДРА;

– Амин сказал, что формы и методы оказания военной помощи должны определяться советской стороной:

СССР может иметь воинские гарнизоны в тех местах, в которых сам пожелает;

СССР может взять под охрану все объекты афгано-советского сотрудничества;

советские войска могли бы взять на себя охрану коммуникаций ДРА…

17.12.79 г. Представитель КГБ».

На уровне экспертов вопрос, вводить или не вводить войска, вообще не прорабатывался. Как может судить автор на основе бесед в различных ведомствах, мнение всех без исключения экспертов было однозначно – не вводить. Их просто никто не спросил.

(В день объявления о вводе войск я дежурил в редакции «Правда» вместе со своим коллегой Ю. Глуховым, у которого за плечами было несколько лет работы в советском посольстве в Кабуле. Мы оба, не сговариваясь, почти в деталях предсказали развитие событий не потому, что мы были такими «умными». Для специалиста последствия были очевидными. Не нужно было обладать даром ясновидения. В тот же вечер я «поймал за пуговицу» в коридоре редакции главного редактора «Правды» академика Виктора Григорьевича Афанасьева и поделился с ним своими соображениями. «Вы лучше никому их не высказывайте», – холодно посоветовал он, стряхивая пепел с сигареты. Он просто давал мне дружеский совет. Спустя два года из «Правды» был изгнан собственный корреспондент в Кабуле Леонид Миронов, который осмелился – не в корреспонденциях, не на страницах газеты, а в узком правдинском кругу на партийном собрании журналистов-международников – высказать осторожные сомнения по поводу советской политики в Афганистане. На него написала донос участвовавшая в собрании бывшая сотрудница редакции, и руководство «Правды» вынуждено было перевести его на другую работу за «недостаточную политическую зрелость». В почете были те, кто, не колеблясь, черное выдавал за белое и бессовестно врал.)

Монополия узкой группы членов политбюро на принятие решений была такова, что ни Верховный Совет, ни даже ЦК не участвовали в этом процессе.

Важная роль в принятии решения принадлежала лично Леониду Брежневу. И дело не только в тех объективных факторах или дезинформации, которые его подталкивали в этом направлении. Он по-человечески был оскорблен, уязвлен убийством Тараки. (Как так! Человек, которого он только что принимал, человек, который воплощал в себе продолжение великого дела Ленина, убит. Как посмел это сделать какой-то Амин?! Он ведь лично оскорбил любимого лидера советского народа, выдающегося деятеля международного коммунистического и рабочего движения, четырежды Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда, трижды Героя Чехословакии, Маршала Советского Союза… Да кто такой Амин? У него были контакты с ЦРУ? Значит – американский агент. Введем войска на две-три недели, наведем порядок и уйдем.)

Любопытно, что эта гипотеза, высказанная автором в предыдущем издании книги, то есть четверть века назад, была подтверждена в беседах с деятелями, стоявшими около тех, кто принимал решения. А потом появились и воспоминания главного кремлевского врача Е.И. Чазова, который писал: «Брежнев, несмотря на снижение способности критического восприятия, бурно переживал это событие. Больше всего его возмущал тот факт, что только 10 сентября, незадолго до этих событий, он принимал Тараки, обещал ему помощь и поддержку, заверял, что Советский Союз полностью ему доверяет. «Какой же это подонок – Амин: задушить человека, с которым вместе участвовал в революции. Кто же стоит во главе афганской революции? – говорил он при встрече. – И что скажут в других странах? Разве можно верить слову Брежнева, если все его заверения в поддержке и защите остаются словами?»

Приблизительно в таком же духе, как говорил мне Андропов, Брежнев высказывался в его присутствии и в присутствии Устинова. Вряд ли эти замечания Брежнева сыграли роль катализатора вторжения в Афганистан, но то, что события, последовавшие за убийством Тараки, и потеря доверия к Амину со стороны Брежнева и его окружения сыграли роль в вводе войск в Афганистан, нет сомнения. Именно после этих событий началась подготовка к вторжению»258.

Какова была роль остальных кремлевских долгожителей?

Не думаю, чтобы осторожный A.A. Громыко был за это решение. Но он не мог нарушить кремлевский принцип – никогда не перечить боссу. И, в конце концов, разве опыт Чехословакии или Эфиопии не был успешным? Разве горы в Афганистане выше, чем в Чехословакии? О том, что они – выше, он вряд ли задумывался.

Ю.Н. Черняков259. Громыко, видимо, понимал, что происходило с Афганистаном. Конечно, он бы выступил против ввода войск, если бы мог. Но он знал, что тогда на следующий день он уже будет никем, а вместо него придет другой. Внутренне Громыко был против.

Е.Д. Пырлин260. Насколько я знаю, Устинов, конечно, подталкивал Брежнева на решение о вмешательстве. В Министерстве обороны многие считали, что армия должна обстреляться. Соколов, когда стал министром, считал, что даже хорошо, что есть афганская война, вся армия должна пройти через Афганистан. Громыко никогда не перечил Брежневу. Если Брежнев принимал решения, он играл под него. Кроме того, Громыко был уже стар. В Чехословакии все было «удачно». Какая разница?