Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Царю приносили мешки писем. Солдаты, казаки, студенты, купцы, священнослужители, — все писали царю, чтобы выразить ему свои соболезнования. Порой казалось, что развязка вот-вот наступит. Царица не отходила от своего сына. Она видела эти его неимоверные страдания, и однажды утром даже пожелала ему смерти-избавительницы.

Но Алексей еще дышал, и агония продолжалась. Вечером, когда свита настороженно ожидала известий в гостиной императрицы, в дверях появилась принцесса Ирина Прусская, сестра Александры. Лицо у нее было бледным как полотно. Она попросила всех посторонних удалиться и сообщила, что состояние мальчика безнадежно. Николай, побледнев, сделал знак доктору Федорову, и они оба вышли из комнаты.

Император решил, что мальчика нужно немедленно причастить, что и было сделано. Царица поручила барону Фредериксу отослать в Санкт-Петербург бюллетень, составленный в довольно осторожных выражениях, но из которого народ мог бы понять, что наследник престола Николая II находится на грани смерти. Именно той ночью, когда не оставалось никакой надежды, царица, бунтуя против неумолимой реальности, решила обратиться к Распутину. Она попросила Анну Вырубову телеграфировать ему в Сибирь, в Покровское, где он теперь жил в ссылке, чтобы тот помолился за жизнь ее сына. Ответ не заставил себя долго ждать. Через несколько часов в Спале получили ответную телеграмму, в которой этот мужик-колдун утешал императрицу:

— Бог увидел Ваши слезы и услышал Ваши молитвы. Не убивайтесь. Мальчик не умрет. Не позволяйте докторам слишком его мучить.

Сумерки опустились на охотничий домик в Спале. На следующий день утром ребенок еще был жив. Александра с большим облегчением говорила сестре:

— Знаешь, я уверена. Я знаю, что Господь не заберет у меня сына. Медики постоянно меня огорчают и говорят об обратном. Но я держусь…

…Александра с ее громадной верой, которую многие бессовестно называли «религиозной истерией», оказалась дальновиднее своих врачей. Она оказалась права. На следующий день ребенок уже довольно легко дышал, и кровотечение пошло на убыль.

Можно ли назвать «чудотворцем» того бесплотного, тихого целителя, который приступил к своим действиям после получения телеграммы от Распутина в Спалу? Медики пытались объяснить выздоровление цесаревича различными способами, это чудодейственное выздоровление, которое наступит через несколько дней у них перед глазами.

Может глубокая вера в Бога, укоренившаяся в материнском сердце такой его страстной почитательницы, как Александра, оказалась сильнее науки и спасла маленького умирающего?

Прошел почти год, прежде чем Алексей снова смог ходить. После своего «воскресения» он перестал быть мальчишкой. После Спалы Алексей стал совсем серьезным мальчиком, более задумчивым, более внимательным к другим. Он теперь иначе смотрел на могущество своего отца, самодержца, о котором ему всегда с такой торжественностью в голосе все говорили. Его отец — всесильный монарх, но он был не в состоянии избавить его от болей в ноге, разогнуть ее, сделать здоровой.

Однажды, когда он учился снова ходить и сделал несколько первых, неуверенных шагов в парке Ливадийского дворца в Крыму, опираясь на руку матери, он спросил ее:

— Мамочка, а ты веришь в то, что папа может не дать нам умереть?

Как только улеглись все беспокойства по поводу опасного состояния здоровья цесаревича там, в Спаде, Александра вдруг осознала, что теперь ей следует предпринимать усилия в другом направлении, — поддерживать престиж империи, Центральную Европу сотрясала междоусобная борьба. Австрия при поддержке своего главного союзника — Германии — проявляла все большую агрессивность. Вена еще в 1908 году заявила об аннексии Боснии и Герцеговины, которые находились под суверенитетом Оттоманской империи.

Сербия проявляла свой яростный, враждебный настрой. Белград рукоплескал дипломатическим представителям Франции, России и Англии и забрасывал камнями окна австрийской миссии. В то же время Болгария стала независимым царством.

Еще туманной осенью царь поставил в известность своего кузена Вильгельма II о том, что занятая им позиция может оказаться фатальной для всей Европы. Россия давно не раз обещала оказать помощь Сербии в случае ущемления ее рационального суверенитета, — а разве такая угроза не исходит от Турции и Австрии?

К тому же двуличие Вильгельма, его упрямое желание убедить всех в том, что Австрия — его самый надежный союзник и посему он не может сохранять нейтралитет, разжигали аппетиты Франца Иосифа, который мечтал об усилении собственного престижа и экспансии на юге. Несмотря на определенное спокойствие, турки тайно пользовались полной поддержкой Франции и Англии, и это добавляло им агрессивности. И тогда Греция, Черногория, Болгария и Сербия, заключив между собой что-то наподобие пакта, развернули против Константинополя враждебные действия, которые напоминали настоящую войну.

Оба великих князя, мужья черногорских принцесс, с восторгом подталкивали Россию к участию в этом конфликте, который мог бы залить кровью всю Европу.

Великий князь Николай Николаевич, гораздо более воинственно настроенный, чем царь, не вылезал из его кабинета в Царском Селе, пытаясь перетащить на свою сторону племянника:

— Ники, долг России поддержать требования балканских стран. Твой отец, об уходе которого все мы скорбим, никогда не упустил бы такого шанса…

— Война — это вам не шанс, — возразил дяде царь.

— Ты меня должен понять, ведь под угрозой престиж русской короны. Наше поражение в Японии — следствие трусости, и русский народ до сих пор из-за этого сильно переживает. Впервые народ ощутил все могущество нашего дома, наши армии непобедимы… Ты, наверное, уже забыл о том, как тысячами привозили раненых, как был всем недоволен народ, все эти мятежи, бунты…

— Именно потому, что я ничего не забыл, я и не собираюсь поддерживать твоих безумных планов…

Великий князь, «военная косточка», как говорят поэты, был безутешен. Он пользовался громадной популярностью в армии. Он отлично знал, что все генералы, все офицеры горели желанием реванша, чтобы отомстить за жестокое поражение от Японии и вернуть себе прежнюю славу, вызвав небольшую, не столь кровопролитную войну на Балканах.

Великие князья в силу семейного задиристого духа, как и сам царь, стремились как можно больше усиливать могущество империи Романовых, утверждать господство русских в Восточной Европе, и посему с каждым днем предпринимали все новые, более вызывающие демарши, взывали ко всем министрам Николая и открыто требовали войны с Турцией.

Всю зиму 1912–1913 гг. Александра каждый вечер встречалась с мужем, разговаривала с ним и терялась в этой пучине вопросов.

Нужно ли было отдавать приказ, чтобы отправить молодых здоровых людей на страшную бойню, нужно ли разделять их с семьями, множить семейные драмы, вызванные смертью и ненавистью?

Александра, возвысившаяся над своим положением в силу печальной материнской любви, думала только о своем сыне. Нужно было во что бы то ни стало сохранить для него эту вековую русскую корону, увенчать во всем величии его голову ею, стяжать тем самым для него еще большую славу. Разве он не заслужил ее, как и любой другой великий князь, хотя бы за те ужасные страдания, которые он испытывал из- за того, что она, того сама не ведая, передала ему худую кровь всех Гессен-Дармштадтских?