Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

— Ты совсем из ума выжил с горя! — завыла Гекуба. — Ты хочешь идти к убийце наших детей, и ты думаешь, что этот изувер пощадит тебя! Не ходи, Приам! Ничего ты уже не изменишь: такова уж судьба, так боги распорядились, что не быть нашему сыну, славно погибшему за отечество, погребённым по-людски. Не ходи! Лучше мы здесь вместе поплачем, помолимся и помянем Гектора.

— Молчи и делай, что я приказал! — сварливо ответил Приам. — Не каркай. Чай не шарлатан какой мне весть прислал. Видишь же: это воля богов! Богам надо верить. Даже если они меня обманывают и хотят моей смерти, то так тому и быть: умру, но сына своего Гектора в последний раз хоть мёртвым увижу.

Царь вышел из дворца. Его сыновья запрягали телегу, а слуги грузили на неё самое ценное, что было в сокровищнице Приама.

Весть о том, что царь отправляется один в греческий лагерь, быстро разнеслась по городу, и к дворцу, несмотря на ночное время, стали собираться троянцы. Они плакали и умоляли старого царя отказаться от безумной идеи.

— Убирайтесь! — кричал на них Приам. — Вам своего горя мало, раз вы сюда скулить явились?! Радуетесь, что Гектор — сын мой любимый, защитник ваш — непогребённый в грязи валяется?! На смерть его вам наплевать?! Дорого же ещё эта смерть вам скоро обойдётся! Ох как дорого!

— Приам! — сказала Гекуба в последней надежде удержать мужа от безумного поступка. — Если ты действительно отправляешься по воле Зевса, то пусть он хотя бы даст нам какое-нибудь знамение, чтобы подтвердить свою волю.

— А я, значит, недостаточное знамение! — возмутился Гермес. — Ну ладно, если вам меня мало, то хотя бы орёл, летящий по правую руку, вас убедит? Более надёжной приметы не существует!

«Кроныч, тебя не затруднит?» — подумал Гермес.

«Нисколько», — подумал в ответ Зевс, и по небу справа от Приама действительно пролетел орёл.

Ободренная доброй приметой толпа несколько успокоилась. Ворота открылись. Гермес, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, принял образ мирмидонского воина из отряда Ахилла. Телега, гружённая сокровищами, с сидящими на ней Приамом и Гермесом направилась к греческому лагерю.

Половину пути они молчали. Когда проехали могилу Ила, Гермес посчитал своим долгом развлечь разговором заскучавшего пассажира.

— А не подумываете ли вы в Трое, что пора уже эвакуировать добро в какое-нибудь безопасное место и самим тоже куда-нибудь перебраться? Такой ведь герой погиб! Великий был человек твой сын. Никому с ним не сравниться!

Приам пробормотал в ответ что-то невнятное — видимо, поблагодарил за похвалу в адрес Гектора.

— О, я нисколько не преувеличиваю! — воскликнул Гермес, горевший желанием наговорить старику побольше приятного. — Я много раз наблюдал за ним. Особенно во время битвы у кораблей. Смотрел и восхищался. Вмешиваться мне шеф запретил, а то бы…

— Скажите мне правду, — перебил его восторженную речь Приам, — тело моего сына ещё сохранилось или Ахилл его уже… — Приам осёкся.

— Не сомневайся! — бодро ответил Гермес. — Ты сам удивишься, когда увидишь, как он хорошо сохранился: ни ранки, ни пятнышка. Как живой, даже лучше. Боги позаботились. Уж как греки ни пытались сделать из него фарш, ничего не вышло. Против богов не попрёшь.

Приам глубоко вздохнул.

— Значит, помнят боги его жертвы, — сказал он. — Гектор всегда верил, что боги воздают добром за жертвы, которые им приносят. Вот они и воздали.

Приам посмотрел на Гермеса, пытаясь понять, к чему этот разговор: шутил ли бог, издевался, или хотел ободрить таким странным нечеловеческим способом. Но лицо Гермеса в темноте было не разглядеть. Да Приам всё равно не смог бы понять ход мыслей бога. Смертные и боги вообще плохо понимают друг друга, особенно когда речь заходит о смерти, которая для одних страшная неизбежность, а для других нечто чуждое и незнакомое.

Так и не поняв собеседника, Приам достал из кучи драгоценных даров, которые он вёз для выкупа сына, золотой кубок и протянул его Гермесу.

— Взятка при исполнении? — усмехнулся тот. — На меня начальство заругается, если узнает. Жертвы мне потом принесёшь, а это всё оставь, тебе оно сейчас пригодится, чай не собачий хвост покупаешь — в таком деле мелочиться нельзя.

Так за разговором они подъехали к остаткам стен греческого лагеря.

— Стой! Кто идёт? — послышалось из темноты.

Гермес тихо выругался.

— Свои! — ответил он. — Мирмидонцы.

— Какие ещё мирмидонцы? Пароль говори!

Из темноты к ним вышел часовой.

— Спокойной ночи! — буркнул Гермес и прикоснулся своим жезлом к лицу грека. Тот закрыл глаза, рухнул на землю и громко захрапел.

Вскоре они добрались до мирмидонского стана. Он был отгорожен от остального лагеря высоким частоколом. Ворота были заперты огромным засовом, который мирмидонцы поднимали втроём, лишь Ахилл мог справиться с ним в одиночку.

Гермес соскочил с телеги и открыл ворота.

— Дальше добирайся один, — сказал он. — Я к Ахиллу не пойду: слишком большая честь, ещё зазнается. А ты уж будь с ним поласковей. Он человек вспыльчивый, но на ласку все люди падки.

Сказав это, Гермес растворился в воздухе.

В стане было темно. Только в палатке Ахилла горел свет. Туда Приам и направился.

Ахилл сидел на кровати и плакал, положив голову на грудь Фетиды. Богиня посмотрела на Приама и взглядом пригласила его войти.

Старик опустился на колени перед убийцей своего сына и поцеловал ему руку. Ахилл обратил к нему заплаканное лицо. Он узнал Приама и сразу понял, зачем тот к нему пришёл.

Совсем недавно Ахилл мечтал как о миге торжества, что Агамемнон будет так вот стоять перед ним на коленях и целовать его руки. Но боги странно осуществляют мечты людей: вместо торжества было горе, а перед Ахиллом стоял на коленях старик, не сделавший ему ничего дурного. Ахиллу представился его отец, которого он не видел уже так много лет. Пелей сейчас, наверное, такой же старый и беззащитный, и тоже нет у него сына, который помог бы ему в беде. Увидят ли они когда-нибудь друг друга?

Ахилл мягко отстранил от себя Приама.

Они оба плакали — каждый о своём.

Наплакавшись, Ахилл протянул Приаму руку и помог встать.

— Не ожидал от тебя такой смелости, — сказал он. — И как ты только решился прийти ко мне один! У тебя железное сердце, старик! Садись. Как бы плохо нам ни было, слезами мы уже ничего не исправим. Ни один человек не прожил жизнь, не испытав горя. Только у богов бед не бывает. Взять, к примеру, моего отца. Привалило ему в жизни счастье жениться на богине, зато теперь нету у него детей, нет наследника. Я только, но я далеко, и неизвестно, вернусь ли когда. Вот и ты был счастлив, и богатства тебе боги дали столько, что девать некуда. А теперь целуешь руки убийце своего сына. И я тоже… Что же ты не садишься, старик?