Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

В орешнике на косогоре Отто собрал пару горстей орехов и ел на ходу: забрасывал в рот, крушил скорлупу крепкими зубами, вдумчиво жевал ядра. Шел неторопливо, отводя ветки в сторону остро отточенным жалом багра. Вокруг жил своей обычной жизнью осенний лес: в отдалении дробно стучал дятел, шуршала осыпающаяся листва. И странный звук, похожий на придушенный вскрик, вплелся в эти звуки диссонансом.

Плотогон замер, напрягая слух. Вот хрустнул сучок, за кустом орешника дрогнула тень, и снова донесся придушенный стон, оборвавшийся глухим звуком удара.

– Кто здесь? – нахмурился Дункле. – Выходи!

Движения в орешнике не было. Уж не почудилось ли ему?

И откуда так мерзко тянет тухлой рыбой? Двигаясь медленно и осторожно, Отто обошел куст.

– Ну-ка, в сторону! – не предвещающим ничего хорошего голосом сказал он двум мужикам, с виду самым обыкновенным крестьянам. Возможно, он отнесся бы к ним с большим уважением, если бы не увидел, что у их ног лежит связанный, как гусь на Рождество, ребенок. На голову маленькому пленнику был надет мешок.

– Мы ее так и нашли, – сиплым голосом сказал один из мужиков, испуганно глядя на покачивающееся жало багра. Ладонь его перехватывала грязноватая тряпица, по которой расплывалось алое пятно, и Отто готов был поставить даллер на то, кто именно укусил проходимца за руку. – Теперь вот в город несем…

– И даже мешка не сняли? Не такой уж я и дурак, – скрипнул зубами Дункле. – Развяжите-ка ее, живо!

Мужик с сиплым голосом, по-прежнему не отводя взгляда от багра, дрожащими руками начал было распутывать узлы, но второй остановил его. Он бросил под ноги Отто две монеты: золотые кругляши мягко упали на ковер из желтой листвы.

– Бери и забудь, что видел. Не твое это дело. Проваливай.

Плотогон прищурился, качнул багром.

– Развяжи ее, – процедил он. – И молись, чтобы девочка была жива, выродок.

– Зря, – качнул головой мужик… и выдохнул: – Убей!

Накатила волна тошнотворной вони, словно рядом выплеснули бадью с рыбьими кишками, и Отто повернулся, уже понимая, что неверно оценил, откуда исходит главная угроза, но больше ничего не успел: его отбросило назад, и растопыренные, словно когти, сучья кряжистого дубка больно рванули правый бок плотогона. Дункле рухнул на землю, ткнулся лицом в палые листья, но тут же заставил себя подняться. Сквозь выступившие слезы он увидел страшенную тварь: белесое, цвета рыбьего брюха, тело, безглазая морда, из-за толстых вывернутых губ алым хлыстом выскальзывает острый язык…

Отто Дункле был сильным и добрым, но не слишком умным человеком. И, наверное, именно нехватка воображения помогла ему не удариться в панику при виде чудовища.

– Пресвятая Дева, оборони! – прошептал он, подхватывая багор.

Резкий выпад, которым плотогон выбросил вперед свое страшное оружие, сделал бы честь лучшему из императорских копейщиков. И удар достиг цели: острие с хрустом пронзило бедро твари. Увы, вернуть багор обратно Отто уже не смог: издав оглушительный вопль, чудовище вырвало окровавленный наконечник из раны и взмахом руки-лапы переломило древко в два пальца толщиной. Перехватив обрубок древка на манер дубинки, Дункле ударил вновь, но дерево столкнулось с предплечьем твари, словно с гранитной глыбой, а в следующий миг когтистая лапа одним стремительным движением вскрыла здоровяка-плотогона, как кролика. Обливаясь кровью, Отто рухнул на колени, потом кулем повалился на бок и больше уже не поднялся.

Затухающим взором он видел, как двое мужчин подхватили девочку и скрылись в зарослях. Следом за ними, припадая на раненую ногу, хромало бледное чудовище.

Дункле еще услышал донесшиеся издалека встревоженные крики – не иначе кто-то из его людей услышал жуткий вопль и теперь спешит сюда. Нужно дождаться, когда они появятся, чтобы рассказать…

Подступающий холод сменился ласковым теплом, тьма обернулась светом, и Отто перестал быть.

– То есть получается, он вам угрожал, – подвел итог фон Ройц, выслушав рассказ бургомистра о встрече с тестем. – Интересные дела.

Барон отпил вина и сунул в рот узкую полоску вяленой гусятины. Фон Глассбах пришел в «Кабанчик» аккурат во время позднего ужина. Однако от еды отказался, только налил себе воды, чуть разбавив ее вином, но так ни разу и не пригубил.

– Я бы сказал, что он угрожал не только мне, – сказал Ругер, кривясь, как от внезапной зубной боли.

– Ну и мне, конечно. Пусть обиняками, но все-таки. Впрочем, как раз это меня не удивляет: в конце концов, я человек посторонний и вольно или невольно, а вашему родственничку насолить успел. Почему бы и не поставить чужака на место, в самом-то деле… Надежные люди у него, я так полагаю, есть?

– Да уж найдутся. Не тот Вернер человек, чтобы на такие дела в одиночку идти.

Барон прожевал еще полоску гусятины. Отменный вкус, надо будет сказать повару, чтобы потом у Хорна спросил, в чем его секрет.

– И вы ждете, что я вам помогу. Так?

– Мне кажется, я вправе рассчитывать на это. Ведь мы, в каком-то смысле, сидим в одной лодке.

– Тут не поспоришь, – пожал плечами барон. – Хотя, признаться, меня это не слишком радует.

– Да и меня тоже. Вот только не всегда бывает так, как нам хочется: случается, что не мы правим обстоятельствами, а они вонзают в нас шпоры.

– Да вы философ, Ругер! – Фон Ройц фыркнул. – И вот эта новость уже куда приятнее, чем…

В дверь постучали, настойчиво и быстро. Барон откинулся на спинку кресла.

– Что случилось?

В комнату из коридора шагнул Гейнц Шеербах, и лицо у него было встревоженным.

– Сюда идут горожане, – быстро сказал он. – И их много. Очень.

Барон и бургомистр переглянулись.

– Что ж, – сказал фон Ройц. – Пойдемте узнаем, что привело сюда столько достойных людей.

Народ валил во двор, и с каждым мгновением людей становилось больше. Сквозь ворота они пройти уже не могли – там толпа образовала плотную пробку, но все новые и новые «гости» лезли через забор: легко взлетали подростки, тяжело переваливались взрослые мужчины, карабкались даже женщины из тех, что побойчее. Толпа колыхалась, словно чаша двора была до краев наполнена тягучей вязкой жидкостью. Людей прижимало к амбарам, сараям, бревенчатым стенам «Кабанчика», лишь около крыльца они образовали полукруг, не решаясь, казалось, ступить за некую незримую границу. В руках у многих пылали факелы, и дымное чадное пламя бросало на лица жутковатые отсветы.

Бургомистр, зажмурившись, даже головой тряхнул: это было так похоже на недавнюю ночь, когда толпа заполнила его двор после гибели Мельсбахов. Но тогда он знал, что люди всего лишь ищут у него помощи и совета. Сейчас что-то подсказывало ему: в этот раз все будет иначе.

Гейнц Шеербах, один из шести человек, выстроившихся у крыльца, с тревогой оглянулся на барона. По его глазам было видно, что парень не уверен, удастся ли им удержать горожан. Все шестеро сжимали в руках ясеневые шесты – как и позавчера, на площади, но если станет жарко… Фон Ройц очень не хотел, чтобы дело сегодня дошло до мечей.