Легенда об Уленшпигеле - Шарль де Костер

– Ваше высочество! – обратился к принцу Уленшпигель. – Прикажите выдать мне сначала тридцать флоринов – так мне легче будет терпеть палки.

– Да, да, – плачущим голосом подхватил Ламме, – дайте ему сначала тридцать флоринов – так ему легче будет терпеть!

– А кроме того, – продолжал Уленшпигель, – совесть у меня чиста, ее незачем мыть дубиной и оттирать лозой.

– Да, да, – плачущим голосом опять подхватил Ламме. – Уленшпигеля не надо ни мыть, ни тереть. Совесть у него чиста. Не мойте его, господа, не мойте!

Как скоро Уленшпигель получил тридцать флоринов, профос велел stockmeester’у, то есть своему помощнику по палочной части, взяться за него.

– Посмотрите, господа, какое у него скорбное выражение лица! – сказал Ламме. – Мой друг Уленшпигель не любит дерева.

– Нет, люблю, – возразил Уленшпигель, – я люблю тянущийся к солнцу могучий густолиственный ясень, но я ненавижу смертельной ненавистью уродливые палки без листьев, без веток, без сучков, еще липкие от сока, – мне неприятен их злобный вид и грубое прикосновение.

– Ты готов? – осведомился профос.

– Готов? К чему готов? – переспросил Уленшпигель. – К битью? Нет, совсем даже не готов и не собираюсь быть готовым, господин stockmeester. У вас рыжая борода и свирепое выражение лица, но сердце у вас, я уверен, доброе, вам не доставляет удовольствия спускать шкуру с таких вот, как я, горемык. Доведись хоть до меня, я не то чтобы кого лупцевать, а и смотреть-то на это не могу, потому спина христианина – это храм священный, который, как и грудь, заключает в себе легкие, а через легкие мы вдыхаем дар Божий – воздух. Ведь если вы тяжким ударом отобьете мне легкие, вас же самого потом совесть замучает!

– Скорей, скорей! – сказал stockmeester.

– Поверьте мне, ваше высочество, – обратился к принцу Уленшпигель, – с этим торопиться не следует. Прежде должно высушить палки, а то я слыхал, будто сырое дерево, впиваясь в живое тело, вводит в него смертельный яд. Неужто ваше высочество хочет, чтобы я умер такой позорной смертью? Ваше высочество! Я предоставляю верноподданную мою спину в полное распоряжение вашего высочества – прикажите вспрыснуть ее розгами, исхлестать бичом, но если только вы не хотите моей смерти, то от палок, будьте настолько любезны, увольте!

– Простите его, принц! – сказали одновременно мессир Гоохстратен и Дитрих ван Схоненберг.

Прочие умильно улыбались.

И Ламме туда же:

– Ваше высочество, ваше высочество! Простите его! Сырое дерево – это же яд!

– Я его прощаю, – сказал наконец принц.

Уленшпигель несколько раз подпрыгнул, хлопнул Ламме по пузу и стал тащить его плясать.

– Прославь вместе со мною принца, избавившего меня от палок! – сказал он.

И Ламме пустился было в пляс, но ему мешало пузо.

И Уленшпигель выставил ему вина и закуски.

Герцог, по-прежнему не решаясь дать бой[182], все время пытался нанести урон Молчаливому, маневрировавшему в долине между Юлихом и Маасом и в разных местах обследовавшему реку: под Хонтом, Мехеленом, Эльсеном, Мейрсеном – везде дно реки было усеяно колышками с той целью, чтобы как можно больше людей и коней вышло у Молчаливого из строя при переправе.

Под Стокемом дно оказалось чистое. Принц приказал перейти реку. Рейтары, перейдя Маас, в боевом порядке выстроились на том берегу, прикрывая переправу со стороны епископства Льежского. Затем от берега до берега поперек реки построились в десять рядов лучники и аркебузиры, среди коих находился Уленшпигель.

Вода доходила ему до колен; несколько раз предательская волна приподнимала его вместе с лошадью.

Мимо него, привязав к шляпам пороховницы и высоко держа аркебузы, шла пехота. За пехотой двигался обоз, мушкетеры, саперы, фейерверкеры, кулеврины, двойные кулеврины, фоконы, фальконеты, серпентины, полусерпентины, двойные серпентины, мортиры, двойные мортиры, пушки, полупушки, двойные пушки и сакры – небольшие полевые орудия, поставленные на передок, запряженные парой коней, отличавшиеся чрезвычайной подвижностью и представлявшие собой точную копию с так называемых «императорских пистолетов». Тыловой дозор составляли ландскнехты и фламандские рейтары.

Уленшпигелю страх как хотелось чего-нибудь пропустить, чтобы согреться. Рядом с ним, сидя на коне, храпел лучник Ризенкрафт – немец из Верхней Германии, высоченный, тощий и злой, и от него разило водкой. Уленшпигель поискал глазами на крупе его коня, нет ли фляжки, но оказалось, что фляжка висела у немца через плечо на бечевке, и Уленшпигель эту бечевку перерезал и с восторгом припал к фляжке.

– Дай и нам! – попросили другие лучники.

Уленшпигель исполнил их просьбу. Как скоро водка была выпита, он связал бечевку и водворил фляжку на прежнее место. Однако, вешая ее Ризенкрафту через плечо, он нечаянно задел его рукой, и тот пробудился. Первым делом немец схватил флягу, с тем чтобы подоить свою дойную коровку. Когда же он удостоверился, что коровка не дает больше молока, то пришел в неописуемую ярость.

– Разбойник! – заорал он. – Что ты сделал с моей водкой?

– Я ее выпил, – отвечал Уленшпигель. – Промокшие конники делят водку по-братски. Нехорошо быть таким жадюгой!

– Завтра же у нас будет с тобой поединок, и я изрублю тебя на куски, – объявил Ризенкрафт.

– Да, уж мы порубимся, – подхватил Уленшпигель, – напрочь головы, руки, ноги и все прочее! А с чего это у тебя такая злющая рожа? От запора, что ли?

– От запора, – подтвердил Ризенкрафт.

– Куда же тебе драться? – подивился Уленшпигель. – Надо сперва желудок очистить.

Немец предложил, предоставив выбор наряда и верхового животного на благоусмотрение каждого, встретиться завтра же и сделать друг другу прокол с помощью коротких негнущихся шпаг.