Успешное покорение мира - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Так или иначе, посещение концерта, организованное экспромтом, оказалось, как и следовало ожидать, сомнительным удовольствием: в зале яблоку негде было упасть, перед ними плотными рядами сомкнулись чужие спины, а до слуха доносились только дразнящие раскаты смеха да обрывки песен; хорошо еще, что Клара, возвышавшаяся над подругами на три дюйма, время от времени сообщала, что происходит на сцене.

Потом счастливая, возбужденная толпа вынесла их на улицу; девочек довезли до порога на машине и без лишних церемоний высадили.

— Доброй ночи. Спасибо.

— Огромное спасибо.

— Было здорово!

— Спасибо. Доброй ночи.

У себя наверху они молча потоптались в комнате, косясь в зеркала и — теперь уже бесцельно — поправляя то одну, то другую деталь туалета. Диззи уже сняла нитку мелкого жемчуга, и тут Гвен выпалила:

— Хочу на бал.

— Кто ж не хочет? — подхватила Клара.

Тут она пристально вгляделась в Гвен и спросила:

— Что у тебя на уме?

Застыв перед зеркалом, Гвен подводила губы взятой у Диззи помадой. Лучше было бы захватить свой собственный тюбик, только он растаял еще летом, когда она ехала на ферму через всю Алабаму, и с тех пор колпачок на нем заело намертво. Клара не сводила с нее глаз, и наконец Гвен заговорила:

— Как девушки красятся перед балом?

— Вот примерно так, — предположила Клара.

В следующую минуту все дружно занялись собой.

— Нет, так тебе не идет; очень простит.

А потом:

— Имей совесть, это тени Эстер. Слишком густо, Диззи.

— Припудрить — в самый раз будет.

За полчаса они кое-как добавили себе несколько лет и с криками «Подать сюда мой лиф, расшитый драгоценными камнями» принялись жеманиться, дефилировать и кружиться по комнате.

— Вот что я вам скажу, — начала Гвен. — Хочется мне погулять возле бального зала. Не подумайте плохого, ну, сами понимаете, просто интересно поглазеть, что там делается.

— А вдруг нас Эстер засечет?

— Не засечет, — со знанием дела возразила Гвен. — Ей сейчас ни до чего, как и той девушке, которая с нами в вагоне ехала, — Мэрион Лэм: она, между прочим, из нашей школы. Этих дебютанток там полно, — продолжала она, и когда они вырываются на свободу… это классно, скажу я вам.

Диззи выглядела так, будто ее смастерили из белых сосновых стружек; даже глаза у нее были столь девственно-светлыми, что своей решимостью она просто сразила подруг.

— И мы это сделаем: мы отправимся на бал. Эти фифы — почти все — нам в подметки не годятся.

— А что, тут ведь спокойнее, чем в большом городе, — неуверенно поддержала Клара. — Все нормально; как будто мы у тебя во дворе гуляем.

Это замечание облегчило им совесть, но, если честно, их страшили не столько злоумышленники и поругатели девической невинности, сколько задумки Гвен. Впрочем, у Гвен задумок не было. У нее на уме не было ровным счетом ничего; просто мысленные картины, в которых она с накрашенными губами прогуливалась в темноте вокруг колледжа, как-то не вязались с тем небольшим конфликтом, что вспыхнул неделей раньше, когда она повздорила с отцом, вознамерившимся убрать из ее комнаты кукольный домик и сдать куда-то на хранение.

Чашу весов перевесило недавнее вероломство старших. Притом что Брайан в глаза не видел миссис Рэй, ему передалась ее катастрофическая утренняя нервозность. В таких делах родители всегда заодно как класс. Повязаны общей ответственностью. Гвен и Диззи еще не выразили вслух согласия на рискованную вылазку, но уже толкались перед зеркалом, преобразуя свои лица, чтобы заменить театральщину благонравным оттенком посольского раута. В заключительном порыве осмотрительности — как-никак вероятность столкнуться с Эстер Рэй сохранялась — они сняли косметику с век, оставив лишь тончайшую вечернюю патину на губах и носиках. Уши, запястья и шеи без промедления освободились от королевских бриллиантов стоимостью десять центов, так что вниз все спустились без малейших признаков бурлеска. Хороший тон одержал победу.

Высыпав в алмазно-ясную ноябрьскую ночь, они устремились вдоль по живописной возвышенной улице под сенью темных деревьев квартала Либерти-плейс, хотя это название было для них пустым звуком. В какой-то миг их напугал собачий лай за живой изгородью, но после этого они беспрепятственно продолжили путь и замешкались только перед сверкающей дугой Мерсер-стрит.

— Нам в какую сторону? — растерялась Клара.

— На звуки.

Она умолкла. Впереди замаячили какие-то тени, и девочки, взявшись под руки, заняли оборонительную позицию, но оказалось, это всего лишь две темнокожие женщины с корзиной белья.

— Вперед, — скомандовала Гвен.

— Куда?

— Куда собирались.

Они дошли до похожего на собор здания, стоявшего — как вспомнила Клара — на углу кампуса, и, повинуясь интуиции, нырнули под арку, чтобы обогнуть пустующую святыню; перед ними открылась широкая панорама террас и готических сооружений — и тут неожиданно грянула музыка. Через несколько сот ярдов Диззи остановила подруг.

— Вижу, — прошептала она. — Вот там — высокое здание, все в огнях. Это спортивный комплекс.

— Надо подобраться ближе, — решила Гвен. — Путь свободен. Идемте — может, проскочим.

Они снова взялись под руки и двинулись вперед под прикрытием длинных корпусов. В опасной близости от места действия они уже смогли различить вход в спортивный комплекс и на его фоне — расплывчатые фигуры; время от времени по воздуху разносились аплодисменты. И опять подруги замерли: идти дальше было страшновато, но и стоять на одном месте — тоже, потому что из мрака приближались голоса и шаги.

— С той стороны, — предложила Клара. — Там темно, можно будет подойти вплотную.

Они сошли с тропинки, пробежали по траве и остановились, запыхавшись, среди припаркованных автомобилей. Здесь они и затаились, словно лазутчицы в тылу врага. В полусотне шагов, за внушительными, массивными стенами торжественный оркестр возвещал, что некто с ним хитрит, объявлял кого-то своей счастливой звездой и требовал ответа: не лучший ли сегодня день для прогулки под дождем?[76]За этими стенами витала невыразимая романтика, фиалковая мечта, сквозь которую плыли прообразы их собственных будущих воплощений, окруженные, подхваченные, вознесенные бесчисленными поклонниками. Слов не было; что еще можно добавить, когда оркестр уже все сказал юным сердцам; музыка смолкла, но никто из троих не заговорил; и вдруг до них дошло, что они здесь не одни.

— На ужин можно и опоздать, — сказал мужской голос.

— Когда я с тобой, такие вещи меня не волнуют.